Оппозиция, или Как противостоять Путину - [56]

Тяжело быть свидетелем клеветы даже в том случае, если клевещут на неприятного тебе человека. Сегодня наши «антисоветские патриоты» клевещут на несколько поколений моего народа, которые взялись за тяжелый труд ради будущего, приняв на себя материальные лишения сверх теоретически возможных. Их помыслы были благородны, и двигала ими любовь — к нам, нынешним. Многое им не удалось, они недооценили слабости человека. Но и то, что удалось, огромно. И своими идейными принципами, и своими порядками они надолго обуздали злобу, хищничество и невежество людей. Кто же сегодня их мстительно оплевывает или платит за оплевывание? Именно те, чья жадность и злоба наконец-то вырвались на свободу. Жаль, что к ним иногда примыкают и те, кто был вскормлен именно советским хлебом, кто не получил бы свои «уроки французского» ни в какой другой школе, кроме советской.

В. Бондаренко, отвечая Бушину, сводит «красную идею» к делам Троцкого или Горбачева. Это подлог очень низкого пошиба. Ведь Бушин предупредил, что говорит за своего отца — поручика, пошедшего в Красную армию. Советский проект по крупицам, порой тайком, строили именно сотни миллионов наших отцов, преодолевая тайное, а потом и явное сопротивление всей касты Троцких, Горбачевых, Солженицыных и Гусинских.

За отцов не требуется заступаться. Но надо сказать новоявленным «белым»: не думайте, что мы слепые. Мы видим, что все в вашей дутой антисоветской кампании шито белыми нитками. Да и руки, которые за нитки дергают, тоже видны.

2000 г.

Беседа с обозревателем «Литературной газеты»

— Сергей Георгиевич, вот уже 12 лет Россия находится в тяжелом системном кризисе, но почему-то народ смиренно терпит все обрушивающиеся на него беды. Почему так? Почему не находятся люди, способные вывести ее на путь здорового развития?

— Наша культура, развиваясь последние 300 лет, сформировала определенный тип сознания. В нем есть очень существенное ядро, взятое от Просвещения, — рациональный способ рассуждений с выявлением причинно-следственных связей, в то же время в нем сильно воздействие главных наших религий, православия прежде всего. Есть еще народные суеверия.

И большое влияние за последние 100–120 лет оказал марксизм. На нашу интеллигенцию, прежде всего, причем не только левую. Как говорил один православный философ начала XX века, в терминах марксизма мыслил каждый образованный человек. Марксизм — тоже продукт Просвещения, но заостренный на объективные законы — проникнутый верой в науку рационально-фаталистический взгляд на исторические процессы. А в советское время такой подход накачивался через образование практически во все общество.

В результате возник тип сознания и мышления, который «прячется» от процессов, ведущих не к улучшению и не к прогрессу, — процессов слома, порчи, распада, катастрофы, регресса, то есть глубокого кризиса. Все наше мышление было настроено только на движение к «светлому будущему». Такой прогрессизм проник глубоко даже в наше подсознание.

В начале XX века обнаружился кризис индустриализма, типа цивилизации, который строился последние 300–400 лет. Весь мир в этот кризис втянулся, хотя и по-разному. Для Запада катастрофа более фундаментальна, чем для нас. Потому что все основания, на которых их цивилизация стоит, — демократия, прогресс, гуманизм— начали рушиться. Фашизм был нарывом, который вскрыл несостоятельность главных идей, в которых западный человек воспринимал мир и судьбу человечества.

Мы на этот кризис смотрели оптимистично. Угроза гибели России как самобытной цивилизации, которую втягивали в периферию мирового капитализма, была преодолена через революцию. Выскочили из этой исторической ловушки. Но, строя у себя индустриальное общество, мы все равно подошли к общему кризису индустриализма, да еще одновременно со своим «конъюнктурным» кризисом того политического и экономического устройства, который мы построили, чтобы выскочить из прежней ловушки.

Есть афоризм у Ницше: «Как правило, человек попадает под экипаж именно тогда, когда он удачно увернулся от другого экипажа». Так же мы, выскочив из одной ловушки, да еще победив в войне, так уверовали в нашу безопасность, что разоружились идейно. Запад, который давно умеет экспортировать кризис куда-то на окраины, свой крах отдалял через холодную войну с нами. Победив в ней, он на время оттолкнулся оттого, кого он утопил, и всплыл. Так вот, мы восприняли и болезнь индустриальной цивилизации, и поражение в холодной войне. А к осмыслению такого глубокого кризиса мы были не готовы. Эта неготовность накапливалась веками. Начиная с Петра мы не включали регресс и катастрофу в число объектов, которые надо интеллектуально освоить. В России не выработан навык мысленно работать с такими образами.

— Это характерно для всех слоев общества?

— Да, но прежде всего, конечно, для образованного слоя, сильнее запрограммированного на прогресс. Его «шкура» обычно меньше страдает, чем у других слоев, поэтому образованный слой особенно склонен к аутистическому мышлению, которое исключает из рассмотрения опасные, страшные и неприятные процессы. Свойство не видеть неприятного и трагического в нашей жизни распространено и во власти, и в оппозиции. Во власти больше, чем в оппозиции, потому что последнюю заставляет замечать плохое реальность, буквально тыча оппозицию носом.