Оппозиция его Величества - [69]

. Происшествие в Одесском полку — далеко не единственное в этом роде. Правительство где-то упустило, скорее всего ненамеренно, важнейший факт — офицерский корпус в лице своих лучших представителей вернулся с войны другим. В данном случае имеется в виду вовсе не «французская болезнь», не тяга к «представительному правлению». Чувство собственного достоинства, которое, несомненно, проявлялось офицерами и раньше, достаточно вспомнить самоубийства павловского времени, стало выражаться теперь все чаще коллективно; впрочем, ситуацию XVIII в. в этом смысле мы представляем пока плохо. Но о развитии корпоративного чувства у офицеров русской армии говорит не только Семеновская история 1812 г., но, скажем, и такой эпизод. После кампании 1807 г. все офицеры Выборгского мушкетерского полка прислали назад пожалованные им золотые кресты за Прейсиш-Эйлау с рапортом, заявив, что пока не наградят их однополчанина капитана Тимофеева, они награду не примут. Своего рода эпиграфом к возмущению семеновцев стало происшествие в Измайловском полку (сентябрь 1820 г.). Бригадный командир великий князь Николай Павлович приказал полковому командиру Мартынову после развода заняться муштровкой офицеров, которые, по его мнению, были плохо подготовлены для фронта. Те возмутились, и «ежедневно трое подавали прошения об отставке, по очереди и по жребию». Васильчиков убедил Николая извиниться, после чего офицеры взяли свои прошения обратно[189]. Об одном из генералов Закревский писал Киселеву так: «Ты желаешь иметь мое мнение о Маевском. Должен сказать, что он храбрый офицер, но характер имеет несчастный. Из одной бригады его карабинерной 40 штаб- и обер-офицеров подали в отставку. Часть оных уже прислана ко мне, но Дибич… просит оные остановить. Он послал уговаривать отличных офицеров, дабы остались в полках, но не знаю, какой будет успех»[190]. Число подобных примеров можно умножить, но в этом едва ли есть необходимость. Ясно одно — что ужесточение дисциплины, переходящее в унижение личности, несовместимое с понятием о личной чести не повышало уровня субординации, но прямо вело к обратным результатам. И дело, как мы видели, не ограничивалось «оскорбительными поношениями» начальника-хама. Он рисковал большим. Напомню, что сказал Киселев после дуэли с Мордвиновым: «Воля Царская, и я готов пожертвовать местом за честь свою, которую в жертву принести не могу».

Вышесказанное подтверждают и другие свидетельства. Среди бумаг гр. А. Х. Бенкендорфа содержалась «Записка о состоянии русского войска в 1825 году», основные положения которой, несомненно, относятся ко всему периоду 1815–1825 гг. Автор ее говорит, что с внешней стороны (обучение, парады, маневры) русская армия вне конкуренции. Однако ее внутреннее состояние весьма далеко от совершенства. Основные причины этого: «отсутствие должной энергии у генералитета, неудовлетворительный состав корпуса офицеров, пренебрежение началами подчиненности и незнание служащими своих прав и обязанностей».

В армии отмечается упадок дисциплины. Нередко начальники дивизий вместо того, чтобы наказать офицера за упущения по службе, говорят им: «Смотрите, чтобы вас не увидел корпусной командир». Боязнь генералов «сделать несчастными подчиненных» — «один из важнейших „бичей“» русской армии. Отсюда вытекает «вопиющая безнаказанность виновных», которой могло бы не быть при «некоторой энергичности» начальников. Но последней трудно ожидать от людей, ставших генералами в основном в преклонных годах за выслугу лет, а не за отличие — это люди «с утраченными физическими и душевными силами». Их бездействие не только унижает их самих, они роняют достоинство того небольшого числа генералов, которые по своему благородству не могут следовать несовместной с их званием системе малодушия. Об этом меньшинстве в среде генералов, к их невыгоде, составляется мнение, как о каких-то тиранах. «Страсти разгораются: этим энергичным генералам повинуются только нехотя; наказания учащаются, а вместе с тем увеличивается ненависть к начальнику, не имеющему, однако, другой вины, кроме желания заставить уважать свое положение».

Касаясь второй причины падения дисциплины, автор указывает на то, что «полковые командиры не имеют должного влияния на подчиненных офицеров и, не будучи полными хозяевами в деле пополнения офицерского состава, не могут в необходимой мере нести за них ответственность». «Пренебрежение началами подчиненности» в «Записке» трактуется как распространенная практика передачи приказаний не по нисходящей (в порядке подчиненности), а непосредственно «через голову» промежуточных начальников. Например, начальник дивизии, делающий выговор полковому командиру непосредственно, дискредитирует тем самым бригадного командира[191]; вспомним реакцию Сабанеева на действия инспектора полковника Киселева. Боязнь «сделать несчастными подчиненных» — действительно весьма устойчивый стереотип мышления русского офицерства. Ее можно интерпретировать и как «систему малодушия», и как свидетельсво благородства командира. Давыдов, например, ставит в заслугу Суворову то, что он «не сделал несчастным ни одного чиновника и рядового». Но автор «Записки» прав в том, что эта боязнь нередко оборачивалась попустительством подчиненным. Где же грань? Кажется, ее