Оползень - [12]

– Ты специализировался в геологии, – ответил он коротко. – А как звали твоего отца?

– Не знаю. А почему "звали"? Он что, умер?

– Да, – сказал Саскинд и быстро продолжал: – Предположим, ты отправился в Ивнинг-хаус, Нью-Вестминстер, что ты там ожидаешь увидеть?

– Музей.

– Есть у тебя братья или сестры?

– Не знаю.

– Какой политической партии ты симпатизируешь?

Я подумал, потом пожал плечами:

– Не знаю. Не знаю, интересует ли меня политика вообще.

Саскинд задавал десятки вопросов, словно расстреливая меня ими, и требовал быстрых ответов. Наконец он остановился и вновь закурил.

– Я буду с тобой говорить напрямую, Боб, во-первых, потому, что предпочитаю не скрывать от моих клиентов неприятные факты, а во-вторых, потому, что ты сможешь их принять. Потеря памяти в твоем случае носит, так сказать, личный характер, она касается только тебя. Все те знания, которые не имеют отношения к тебе как индивиду, такие, скажем, как сведения из геологии, географии, умение водить машину, у тебя сохранились целиком и полностью. – Он сбил пепел с сигареты над пепельницей. – Другие же, связанные с твоей биографией, отношениями с людьми, исчезли. Не только твоя семья начисто выпала из твоей памяти. Ты не можешь вспомнить никого из твоего прошлого: ни преподавателя по геологии, с которым ты занимался, ни лучшего друга в колледже. Словно кто-то внутри тебя взял и стер все это, как со школьной доски.

Я чувствовал, что убит. Что остается в жизни человеку моего возраста, когда он лишен всех человеческих связей – родственных и дружеских? Боже мой, даже врагов у меня не осталось, а человек, у которого нет врагов, просто ничтожество.

Саскинд ткнул меня своим толстым указательным пальцем.

– Не отчаивайся, парень. Мы ведь только начали. И потом – посмотри на все с другой стороны: найдется немало людей, которые душу бы заложили, чтобы иметь возможность начать жизнь заново. Я тебе кое-что объясню. Подсознание – любопытная вещь. У него есть своя логика поведения, с виду довольно странная, но вполне определенная, и работает она по строго определенным правилам. Наша задача – эти правила вычислить. Мы с тобой проведем несколько психологических тестов, и тогда, я думаю, мне удастся понять, как привести тебя в порядок. Тем временем я попробую покопаться в твоем прошлом, вдруг мы что-нибудь обнаружим в этом направлении.

– Саскинд, каковы шансы?

– Я тебя не буду обманывать, – сказал он. – Не вдаваясь в детали, замечу только, что твой случай – не простая потеря памяти. О тебе надо книгу писать, что я со временем и сделаю. Смотри, Боб. Некто получает удар по голове. Происходит потеря памяти, но ненадолго. Через пару дней, в худшем случае, через пару недель, все приходит в норму. Это обычное дело. Но бывают случаи посерьезнее. Недавно мне пришлось иметь дело с восьмидесятилетним стариком, которого сбили с ног на улице. На следующий день он пришел в госпиталь, и выяснилось, что он потерял год своей жизни. Он ни черта не мог вспомнить из того, что произошло с ним за весь год до этого.

Он помахал сигаретой перед моим носом.

– Это случай полной потери памяти. Частичная же, выборочная потеря, как у тебя, встречается нечасто. Ну, а как пойдет восстановление памяти, в обоих случаях предсказать трудно. К сожалению, с частичной потерей мы сталкиваемся гораздо реже и потому знаем о ней меньше. Я был бы счастлив уверить тебя, что память вернется к тебе через неделю, но я этого не сделаю, потому что сам ничего не знаю. Все, что мы можем, – продолжать работать. И вот мой тебе совет: прекрати переживать по этому поводу и сосредоточься на чем-нибудь другом. Как только позволит состояние твоих глаз, я принесу кое-какие книги, и ты вновь станешь трудиться. Когда снимут бинты с рук, начнешь писать. Имей в виду, парень, что через двенадцать месяцев тебе предстоит сдавать экзамены.

2

Саскинд заставлял меня работать, и если я ленился, мне крепко доставалось от него. Он становился прямо-таки ядовитым, если считал, что это на пользу дела. После снятия бинтов он тыкал меня носом в книги и устраивал мне всякие тесты – на интеллект, на личность, на призвание. Результаты как будто его удовлетворяли.

– А ты не дурак, – объявлял он, размахивая пачкой листков. – Сто тридцать три балла по системе Векслера-Бельвью – не так уж плохо. Мозги у тебя есть, так что давай шевели ими.

Все мое тело было иссечено шрамами, особенно на груди. Новая кожа на руках была неестественного розового цвета. Когда я касался лица, пальцы ощущали неровные борозды.

Однажды доктор Мэтьюз в сопровождении Саскинда зашел проведать меня.

– Нам надо поговорить с тобой, Боб, – сказал он.

Саскинд ухмыльнулся и мотнул головой в сторону Мэтьюза.

– Серьезный малый вот этот. С ним шутки плохи.

– Дело в самом деле серьезное, – сказал Мэтьюз. – Боб, ты должен принять решение. Я сделал для тебя все, что мог. С глазами у тебя все в порядке, но все остальное... Тут я бессилен. Я не гений, а всего лишь обыкновенный больничный хирург, специализирующийся на пересадке кожи.

Он помедлил, явно подыскивая слова.

– Ты никогда не интересовался, почему здесь нет зеркал?