Оперные тайны - [12]

Потрясающе! Как бы два голубка на одной жёрдочке, но – отвернувшись друг от друга. И в итоге она встаёт, потому как ещё секунда – и он её поцелует. А она боится, что ещё десять секунд – и она не выдержит…

И вот вопрос. Поддайся она тогда, в заключительной сцене Онегину, что было бы с нею? Думаю, что тогда это была бы не Татьяна Ларина, а Анна Каренина. Онегин, конечно, поиграл бы с нею и бросил её.

Это совершенно понятно – он просто такой по жизни. Его эгоцентризм никуда не делся. Она бы ему стала неинтересна. Говоря опять-таки пушкинскими словами:

На жертву прихоти моей

Гляжу, упившись наслажденьем,

С неодолимым отвращеньем…

«Да, ты мне отдалась. Я получил то, что я хотел. Я получил толки в высшем свете о моей персоне, осуждение твоего поведения и твоей персоны. Своего же друга Гремина, который посмел мне перейти дорогу, я «нахлестал» – виртуально! – по щекам. И всё.» Я думаю, что пыл бы прошёл. Я даже в этом уверена. А Татьяна закончила бы как Анна. Каренина…

Но финал романа: «Она ушла. Стоит Евгений, как будто громом поражён…» Это не оперный финал. Совсем забытый ныне Константин Шиловский, автор либретто «Онегина», сполна отдал дань жанру, Хотя, возможно, и понимал качество собственных виршей: «С ним буду жить и не расстанусь, глубоко в сердце проникает…», и под конец: «Навек прощай!» – «Позор, тоска, о жалкий жребий мой!» Это так эффектно – закончить на пафосных верхних нотах и Татьяне, и Онегину. Это дань жанру…

«Понятна мне времён превратность…»

Чайковский, очень много читая Пушкина, понял, угадал, прочитал, услышал внутренним голосом – скажите, как хотите – эту мелодику пушкинского текста, которая перешла в музыку. Хотя и говорил не раз, что писать музыку на пушкинские тексты – это святотатство, потому в них уже есть скрытый мелодический ряд.

Поэтому вся эстетика пушкинского текста, вся мелодика Чайковского очень сильно привязаны к эпохе. Но вот я недавно видела сцену письма в трактовке молодого, входящего в моду режиссёра: Татьяна в своём смартфоне ищет и находит своего мачо. Это было прикольно и смешно – но не более того. Хотя в сцене письма Татьяны, где про настоящую правду чувств, смешного мало.

И эти игры со смартфоном и прочим – не оперный спектакль. Эстетика музыки, эстетика чувств, эстетика изложения пушкинского текста и музыкального текста Петра Ильича немыслимы вне того времени. Это и красиво, и гармонично – жаль только, что далеко не всем дано чувствовать эту гармонию, которым соответствуют, в частности, и ампирное платье Татьяны, и фрак Онегина.

Конечно, можно костюмы немного изменить. Но всё равно это должен быть XIX век! Да, мы сейчас не разговариваем на этом языке, и мы не чувствуем так эту музыку, как это было в позапрошлом веке. Сейчас время всевозможных быстрых смен – не только декорационных, время суетливого зрительного ряда, который сегодня уважительно именуется клиповым мышлением. А у режиссёров нет никакого понимания, как эти две реальности примирить. А с современными театральными средствами это можно было бы сделать очень красиво! Это во-первых.

А во-вторых, надо просто работать с актёрами, вытаскивать из них личность, характер, тембр. Над письмом Татьяны Надежда Матвеевна работала со мной два года, а потом ещё три месяца – педагоги-наставники.

Сейчас совершенно другие ритмы и подходы. Смотрят: ах, у неё лирическое сопрано, есть верхние и нижние ноты? Ну всё, это Татьяна. В чём проблема? В том, что над каждой фразой должна быть огромная, кропотливая, тонкая работа, а на это времени нет… Некогда!

«Я буду век ему верна»

Иная сегодня пора: дефицита времени, извините за мерзкое слово зашибания деньги, интернета, гаджетов и прочего. Какая там романтика начала XIX века! Какие там Гёте, Байрон, Пушкин!

Не до романтики! Вот футбол… Я вспоминаю, как мы шли по Москве одним памятным вечером прошлого лета. Это было что-то страшное! Оравы пьяных, замотанных в российские флаги, рычали на нас: «А вы чо не празднуете…»

Вот идеалы сегодняшнего времени. Это беда. Очень большая беда. Идеалы и образы великой культуры сейчас до такой степени размыты и вдавлены, втоптаны в какую-то глубокую почву, не сказать бы – в грязь, что на поверхность лезут одни сорняки. Сейчас время сорняков.

А мы эти идеалы забыть не можем! Хотя бы потому, что ими жили наши прабабушки, бабушки, деды, отцы. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей степени, но Пушкина с Достоевским, Толстым и Тургеневым ты из своей ДНК не вынешь!

Я сейчас опять, уже в который раз, перечитываю, гурманю тексты этих авторов. О Пушкине не говорю: я снова и снова беру «Повести Белкина», которые я зачитала, затёрла буквально до дыр. И по-прежнему у меня слёзы на глазах, потому что я слышу не только то, о чём рассказывает Пушкин, но и ощущаю чувства и эмоции поколений, которые их читали до меня.

И если в семье этим с ребёнком не занимаются, значит, надо, чтобы с любви к родному языку и желанию не просто читать, а понимать эту литературу начинали учить педагоги в школе.

Я прекрасно знаю, что Бог есть, он всегда со мной. Это должно быть внутри. «Не в брёвнах, а рёбрах Церковь моя»…