Опережая некролог - [9]

Недавно, когда я, как всегда, тупо наблюдал по телевизору футбольный матч какого-то незначительного международного уровня, меня осенило. Всю жизнь я слышу комментарии с экрана: «хорошо защищаются французы», «динамичны в обводке шведы», «англичане традиционно монолитны в полузащите» и так далее. И ни разу я не слышал: «Немцы нападают активно, но евреи очень плотно заняли оборону в штрафной площадке». Евреев стыдливо заменяют израильтянами.

Поймал себя на том, что листаю газеты и журналы от последней страницы к первой. Подумал: «Господи боже мой, может, я еврей?» Но потом вздохнул с облегчением, поняв, что не столько это, сколько страсть к анекдотам и гороскопам толкает меня к последней странице.

Недавно, в 5778 году, меня назвали «Человеком-легендой». Это не опечатка и не мой маразм, а еврейское летоисчисление, по которому 2018 год совпадает с 5778-м, потому что евреи считают годы не от Рождества Христова, а от Сотворения мира, очевидно, как всегда, самоуверенно полагая, что этот мир они на свою голову и сотворили. Церемония проходила в Государственном Кремлевском дворце, где Федерация еврейских общин России вручала премию «Скрипач на крыше». Я получил статуэтку скульптора Франка Майслера за вклад в развитие театрального искусства. Казалось бы, почему я? Возможно, потому, что более 70 лет живу в Иерусалиме. Нет, я не эмигрировал, просто наша дача находится в Иерусалиме. Но не в том Иерусалиме, который Иерусалим, а в том Иерусалиме, который Новый Иерусалим, и он под Истрой.

Никогда я не считал себя инородцем. Национальные признаки как прицел для дискриминации – истоки антисемитизма. Ярко выраженные национальные признаки – это Ильф и Горин, Володин и Черный, Гердт и Райкин, Бабель и Жванецкий, Утесов и Дунаевский. Список можно продолжать бесконечно. Русские евреи – это не национальность, а скорее порода. С острыми, пусть специфическими особенностями. Без еврейского юмора и иронии не бывает ни русской литературы, ни русской эстрады, ни русского театра, ни русской революции.

Юморина в Юрмале. Мы ездили туда, потом перестали. И вдруг мне звонят и с ярким латышским акцентом говорят: «Вас беспокоят из Риги. Знаете, я большой поклонник юморины, но с каждым годом она становится все пошлее и пошлее. Я обеспеченный человек, хочу внутри юморины сделать интеллигентный юмористический отсек. Прошу вас собрать людей. Я все оплачу». Он все организовал, и действительно внутри этой всей юмориновщины вдруг возникли Жванецкий, Арканов, Альтов, Хазанов, я. Потом, во время банкета, он произнес: «Спасибо вам, совсем другое дело. Это просто глоток воздуха. Только… Как бы это сказать… Немножко много евреев».

Обывательское ощущение, что евреев много, возникает оттого, что, во-первых, иногда и одного очень много, а во-вторых, они разбросаны по стране. Например, в Саратове жил популярный сатирик Лёвочка Горелик. Если кто не помнит (точнее, если кто помнит), у него была известная миниатюра «Рыболов». Он сидел скрюченный, на полусогнутых ногах на сцене и читал монолог рыбака. Лёва был фанатичным коллекционером – с огромным собранием картин в Саратове. Все родственники и друзья постепенно отчалили в Израиль, а он все сидел раком на сцене и читал монолог рыбака. Потом наконец и он решил уехать, но его не пускали. Вернее, его-то пускали, а коллекцию нет. Так он и не смог от нее оторваться и умер в Саратове вместе с коллекцией. Как-то эстрадный автор Левицкий летел через Саратов отдыхать на юг. Это было как раз в тот кошмарный период, когда Лёву не выпускали и он сидел на картинах. Левицкий из аэропорта послал Лёвке телеграмму: «Пролетая над Вашим городом, шлю горячий привет Вам и всему Вашему народу».

Евреи передвигаются не только авиатранспортом. Иногда они случайно оказываются и в наземном транспорте, вплоть до троллейбуса. В Харькове во время гастролей мы – Ленька Каневский, Лёвка Дуров и я – ехали со спектакля в троллейбусе. Кроме нас в нем была лишь одна очаровательная украинская девушка. И Ленька всю дорогу активно флиртовал. А она сидела с каменным лицом, видимо, не узнавая его, а может быть, просто уже тогда мечтая о санкциях. И вдруг в разгар его танцев вокруг красавицы раздался страшный шип в салоне троллейбуса и громкий хриплый голос: «Развязно себя ведете, Соломон!» Так как в то время озвучивание водителем происходящего было совершенным новшеством, мы обалдели, решив, что это сигнал Всевышнего в ответ на Ленькины домогательства.

С момента моего бракосочетания с Наталией Николаевной Белоусовой, потомственной дворянкой, и с появлением детей и внуков, не говоря уже о собаках, в нашей семье образовалось много русской крови. В общем, по правнукам я уже почти русский.

Приходят правнучки. Все мило, потом они расходятся по домам, а я думаю: они вырастут и не смогут меня вспомнить, как и я не помню своих прабабушек и прадедушек. С бабушками чуть легче. Но и то я хорошо знал только одну. Мамина мама, Эмилия Наумовна, жила с нами в коммуналке в Москве. Дедушку я не застал, он умер, когда семья жила еще в Одессе.

К сожалению, я очень боюсь, что в связи с вялотекущим процессом, не знаю, как точно назвать, перемирия, или сближения, или прощения, или, наконец, трезвого осмысления всего этого российско-украинского безумия, я не успею посетить Одессу, пройтись мимо маминого дома, ибо я в черных списках и стал невъездным, поскольку побывал в Севастополе по приглашению местного Общества книголюбов. Тем самым я приобщен к острым политическим событиям, что вообще свойственно нашей семье. Так, моя мама и ее брат Аркадий в 1915 году в Одессе считались политически неблагонадежными и обвинялись в том, что участвовали в собраниях членов сионистской организации. Вот некоторые пункты ее программы.*