Операция «Викинг» - [135]

Они сидели молча. Робертс радовался окончанию трудной работы. Его предупреждали, но он не верил, что работа окажется настолько трудной. Русский действительно неуютный парень. Точное слово произнес тогда шеф: «Будь аккуратен, Эд, русский неуютный парень».

Зверев поверил седому гостю. Если бы гость угрожал, то не поверил бы, но седой испугался, его глаза налились страхом.

Седой верил, значит, угроза была реальной.

Из кабинета донесся звонок. Зверев извинился и подошел к телефону.

— Что нового, Колюня? — Голос жены, как всегда, был бодр и весел.

— Решаю извечную проблему: быть или не быть?

— Если это касается гонорара, то решай положительно. Мне предложили сапоги. Ты не сердишься? — В голосе жены послышалась неуверенность. Зверев понял, что Любаша просит помощи, и рассмеялся.

— Приказываю купить сапоги! Немедленно выполнить и доложить об исполнении.

— Ты даже не спросил…

— Неважно, — перебил он, — сказано — покупай.

— Пока. Ты будешь звонить?

— Естественно. — Положив трубку, он вернулся в гостиную.

Полковник снял с магнитофона ролик, внимательно осмотрел пленку, поблагодарил кивком Сергеева, протянувшего ему лупу, через нее снова осмотрел пленку, поставил ролик на место.

— Вы правы, Олег Николаевич, пленка склеена.

— И по тексту чувствуется пропуск. — Сергеев отмотал немного назад, вновь включил магнитофон.

«— Меня предупредили, и я не собираюсь вас запугивать.

— Короче, господин Робертс. — Раздался металлический щелчок, после небольшой паузы голос Зверева продолжал: — Если не собираетесь, не запугивайте».

Сергеев выключил магнитофон.

— Зазвонил телефон, Зверев вышел, он рассказывал, что звонила жена. Вот он вернулся. Слушайте. — Он нажал на белый клавиш.

«— Мое дело предупредить, Николай Иванович.

— Я это слышал.

— Прекрасно. — Несколько секунд бобины крутились без звука, потом снова послышался голос с небольшим акцентом: — Нам нужно, чтобы ваш друг — доктор Соколовский — принял предложенный ему пост вице-президента ассоциации».

Сергеев выключил магнитофон.

— Уверен, Зверев вырезал часть пленки.

— Видимо. — Василий Васильевич потер голову ладонями, чуть слышно вздохнул. — Не будет нам покоя с этим парнем. Иностранец ему угрожал, Зверев опять решил, что это его личное дело. Горбатого могила исправит. Всыпьте ему, Олег Николаевич, не жалейте слов. Пусть вернет пленку, я уверен, он ее не выбросил. Где находился микрофон?

— Зверев сам вмонтировал его под большую бронзовую пепельницу, сам вынул его, вернул мне магнитофон с пленкой.

— Согласился охотно, уговаривать не пришлось?

— Что вы, Василий Васильевич. — Сергеев задумался, вспоминая последний разговор со Зверевым. — Он обрадовался, что может помочь.

— Помощничек. — Василий Васильевич быстро взглянул на Сергеева. — Вы вроде уже сочувствуете ему?

— Зверев не труслив, — уклончиво ответил Сергеев.

— Истинно мужественные люди в такие ситуации не попадают. — Василий Васильевич вздохнул. — Как он держится?

Сергеев размял сигарету, получив разрешение, закурил.

— Ничего, только выглядит плохо, двигаться стал медленнее, словно из него какую-то важную деталь вынули. — Сергеев замолчал, после паузы тихо попросил: — Вы бы с ним встретились, Василий Васильевич. Он ведь преступления не совершил.

— Совершил. — Полковник неожиданно повысил голос. — Он совершил моральное преступление, разговаривать я с ним не собираюсь. В данном случае могу себе доставить такое удовольствие.

— При подобной ситуации и его самолюбии с повинной явиться! — Сергеев осуждающе посмотрел на начальника. — Когда третьего дня он вошел, я решил — умирать человек явился. Его узнать было трудно: прямой, чуть покачивается, лицо от пота мокрое.

— Значит, вы ошиблись, Олег Николаевич, иначе бы этот мерзавец пленку не резал бы.

— Я Зверева понимаю. — Сергеев посмотрел на начальника, который от неожиданности подобного заявления откинулся в кресле, вопросительно поднял брови. — Понимать и оправдывать — вещи разные, Василий Васильевич.

Полковник облокотился на стол, молча подперев широкими ладонями голову, смотрел заинтересованно и по-детски любопытно.

— Мы ровесники с ним, я тоже упрямый. Я его понимаю. — Сергеев почему-то встал, словно не хотел прятаться за массивным столом, мол, вот я весь перед вами и за свои слова отвечаю. — Наше поколение упрямое, мы выросли в войну, она ломала нас, но делала стойкими.

Сергеев запнулся, он понял, что не сможет объяснить свою мысль, что Василий Васильевич сейчас прервет его, прочтет нотацию. Сергеев сказал о войне, вспомнил упрямые молчаливые очереди, разбитую на дрова мебель, сладковатую, с хрустящим на зубах песком брюкву. Наверное, Зверев умеет делить хлеб и до сегодняшнего дня не может видеть, как порой хлеб выбрасывают на помойку. Интересно, сколько Звереву было лет, когда он надел свой первый костюм? Двадцать пять? Наверняка не меньше. Может, поэтому он так тщательно одевается сегодня. Все не может забыть мамины кофты, сатиновые шаровары. Не может забыть, поэтому такого парня не купишь.

Василий Васильевич кашлянул и вдруг улыбнулся. Сергеев почувствовал, что краснеет, возможно впервые пожалел о своем солидном росте. Если бы было возможно, он проглотил бы все слова до единого. Полковник, пряча улыбку, наклонился над столом, сделал вид, что ищет какую-то бумагу.