Операция «Валгалла» - [66]

— Да, штурмбаннфюрер.

— Я сам буду командовать. Лобовая атака. Используем бронебойные фаустпатроны, чтобы опустить мост. Гоффер был лучшим бомбардиром в батальоне. Он взорвет для нас цепи, не так ли, Эрик?

Это носило форму приказа, и Гоффер реагировал соответственно: вытянулся, щелкнул каблуками:

— Слушаюсь, штурмбаннфюрер.

Риттер поднял глаза на Сорсу.

— Есть возражения?

— Это что-то изменит, если они у меня есть? — спросил Сорса.

— Нет, пожалуй. Всех нас приводит в ад та же дорога.

— В Финляндии тоже так говорят.

Риттер кивнул.

— Лучше оставить главного сержанта Гештрина и четверых ваших лучших людей здесь, держать оборону, пока нас не будет. Возвращайтесь в лагерь. Я присоединюсь к вам через некоторое время.

— А герр Штрассер?

— Не думаю, не сейчас. Герр Штрассер слишком значительная личность, чтобы подвергать его риску. Вы меня понимаете?

— Думаю, да, штурмбаннфюрер.

— Это хорошо, потому что, будь я проклят, если сам понимаю это. — Риттер встал и подошел к бару, взял бутылку шнапса. — Я узнал множество хороших людей за эти пять-шесть лет, их нет больше с нами. И в первый раз я задался вопросом: почему. — В лице его появилось выражение отчаянья. — Почему они умерли, Сорса? Ради чего? Вы можете мне сказать?

— Боюсь, что нет, — ответил спокойным голосом Сорса. — Видите ли, я воевал за зарплату. Мы принадлежим к разным клубам, вы и я. Еще что-нибудь? — Риттер покачал головой. — Тогда я вернусь к своим парням.

Огромный финн отсалютовал ему по-армейски и вышел. Риттер пошел к камину, глядя на пламя.

— Почему, Эрик? Ради чего?

— Что это с вами, майор Риттер? — спросил Штрассер из дверного проема. — Поздновато для философии на мой взгляд.

Риттер обернулся к нему, темные глаза полыхнули на бледном лице.

— Больше никаких игр, рейхсляйтер. Мы уже слишком далеко зашли, вы и я.

— Да, неужели? — Штрассер зашел за стойку и налил себе бренди.

— Борман ли в Берлине, а Штрассер здесь, или наоборот? — спросил Риттер. — С другой стороны, какая разница?

— Теперь дошла очередь до речей?

— На мой взгляд, я это заслужил хотя бы тем, что наблюдал за этим тошнотворным спектаклем с этой женщиной, де Бевилль. Вы низвели ее до уровня последней шлюхи из Сан-Паули. Вы ей ничего не оставили.

— Я сделал то, что должен был сделать.

— Во имя Бога, Фюрера и Рейха, или я разместил их не в том порядке? — Риттер игнорировал выражение ужаса, появившееся на лице Гоффера. — Сотни тысяч молодых немцев погибли, сливки нации, те, что верили. Те, у кого была вера и идеалы. Кто думал, что они выводят страну из упадка и нищеты двадцатых в новый век. Сейчас я понял, что они умерли напрасно. Того, во что они верили, не существовало с самого начала. Вы и вам подобные позволили, себе на горе, сумасшедшему человеку завести немецкий народ на дорогу в ад, а мы следовали за вами с радостью в сердце.

Штрассер сказал:

— Послушайте меня, Риттер. Это сентиментальная чушь в худшем виде, и не вам, человеку, который служил Рейху, как немногие, ее повторять. Вы полагаете, что нам конец? Если так, то вы сильно ошибаетесь. Нет, мы живы. Только теперь начинается «Камараденверк», и для вас там есть место. Почетное место.

Риттер повернулся к Гофферу.

— Мы сейчас уходим, Эрик.

Гоффер вышел. Штрассер спросил:

— Что вы намерены делать?

— В семь часов я атакую. Всей мощью пойдем на приступ. Используем бронебойные фаустпатроны, чтобы разорвать цепи подъемного моста. Гарантировать успех не могу, но может и получиться. Здесь держать оборону оставляю главного сержанта Гештрина и с ним еще четверых.

Вернулся Гоффер и подал ему куртку и пилотку. Штрассер сказал:

— Подождите, я только схожу за пальто. Я пойду с вами.

— Нет! — сказал Риттер категорически. — Я командую, и я говорю, что вы остаетесь здесь. — Пока он застегивал куртку, Штрассер спросил:

— Если ваши чувства настолько определенны, как вы говорите, зачем вы это делаете?

— Большинство моих друзей погибли, так почему мне должно это сойти с рук? — И он вышел.

Арни спокойно спал. Единственным видимым свидетельством сурового испытания, через которое ему пришлось пройти, были темные круги под глазами, похожие на кровоподтеки. Гайллар положил руку мальчику на лоб. Он был прохладным и впервые за сутки пульс тоже был в норме.

Он зажег сигарету, подошел к окну и приоткрыл его. Было довольно темно, только из окна кухни через двор напротив лился свет. Шел снег. Гайллар глубоко вдыхал холодный живительный воздух.

В дверь постучали, и вошел Майер с кофе на подносе. Финский часовой остался снаружи. Гайллар мог его видеть. Тот сидел на стуле по другую сторону коридора и курил сигарету.

— Как он, герр доктор? — спросил Майер, наливая кофе.

— Температура спала, пульс в норме, спит спокойно, как вы сами видите. — Гайллар выпил кофе и поблагодарил. — Теперь мне нужно взглянуть на мадам де Бевилль.

Майер сказал тихо:

— Они собираются в семь атаковать замок.

— Вы уверены? — спросил Гайллар.

— Я совсем недавно слышал, как майор Риттер и герр Штрассер говорили об этом в баре. Майор Риттер уже уехал к замку.

— А Штрассер?

— Они схватились, Штрассер хотел идти, но Риттер был против. Так что он остался здесь с пятью охранниками.