Операция средней тяжести - [3]

Мелодия мощно нарастала и теснила душу Баталова. Звуки напоминали вопли кипящей, терзающей сердце совести, крики ужаса от сознания пролитой крови невинного ребенка... А звуки все ширились, заполняя пространство небольшого кабинета. Он сидел, прикрыв глаза, и полностью обратившись в слух. Звуки словно пронизывали все его существо, словно растворялись в крови. Побелевшие пальцы вцепились в подлокотники. Давно не испытывал подобных чувств.

Вдруг все оборвалось. Он открыл глаза и увидел перед собой стоящих коллег в белых халатах: большого и маленького, как Пат и Паташон - Шумилова и Головина. Молодой талантливый Шумилов, Василий Николаевич, а для Баталова просто Вася, был отличным хирургом и его постоянным ассистентом, негласно даже считавшийся преемником. Он старался во всем подражать шефу: в ведении дел, в почерке работы за операционным столом. Даже в том, что любил угощать персонал конфетами. Он и роста был высокого и двигался так же ладно, размеренно, как заведующий. Ну, а Головин... Виталий Георгиевич, напротив, был пухлый, маленький, неказистый. Врачебным талантом и рвением не отличался. В отделении его недолюбливали за скуповатость, хитрость и постоянный, с ухмылочкой, вопрос: "А что я буду с этого иметь?" Хотя работать с Головиным было можно. Не худший вариант. Втайне этот лысеющий старче мечтал скорее добраться до пенсии.

- Извините за вторжение, - виновато произнес Головин, взглянув на заведующего.

Баталов встал и выключил плеер.

- Прощу простить, коллеги. Что-то с самого утра потянуло на классику. Заряжаюсь, так сказать...

- Вот уж нашли чем с утра заряжаться, - улыбнулся Головин и сел напротив. - Заряжаться лучше всего с вечера и совсем другой классикой...

Однако Вася Шумилов горячо возразил:

- Да бросьте вы... Это же силища, великий наш бас. - Он в любых ситуациях был за главного. - Это не то что бельканто какое-нибудь заграничное.

- Вот-вот, - Баталов тотчас откликнулся, чтоб поддержать разговор. - У них там все тенора, тенора. А басов сроду не было. - машинально переложил на столе деловые бумаги. - Как Пирогов, к примеру, или Дормидонт Михайлов.

В коридоре стали слышны голоса, ходьба. Донесся грохот старой каталки, позвякивание посуды - больным привезли завтрак.

Баталов поднялся:

- Однако, коллеги, пора нам вспомнить о наших страждущих и болящих. Большие часы в углу зашипели, готовясь отбить девять тяжелых звучных ударов.

После обхода и короткого совещания на третьем этаже, у главврача, все вошло в обычную колею. День потек своим чередом. Его привычное течение было прервано, когда Баталов просматривал в рентгеновском кабинете еще не просохшие снимки больных. К нему подбежала Эмма, явно чем-то озабоченная.

- Алексей! - окликнула она его. - Там привезли больного... Тебе надо спуститься... По-моему, очень тяжелый случай.

Нехорошее предчувствие кольнуло Баталова. С досадой подумал: "Воистину, врач не знает, что его ждет в следующую минуту".

- Пошли!

В приемный покой Баталов шел быстро, широким шагом, так, что полы зеленого халата отлетали в разные стороны. Больничный коридор для его крупной, летящей фигуры казался узким и тесным. Эмма рядом с ним сейчас выглядела особенно маленькой. Постукивая каблучками, она еле поспевала за ним. Но он не обращал на нее внимания. Эмма остановила его:

- Алексей, я зайду в ординаторскую. Если что, я - там.

Он кивнул. В приемной комнате среди белого кафеля на клеенчатом топчане неподвижно лежало темное тело. С первого взгляда Баталов решил, что это бомж. Глаза пациента были закрыты, худые ноги в рваных носках поджаты к животу, небритое лицо безжизненно, вернее, мертвенно бледно. По этой бледности Баталов сразу и поставил диагноз - "лицо Гиппократа"- признак обширного воспаления брюшины. Больной тихо постанывал. Дежурная врач-терапевт, склонясь над столом, заполняла бумаги. Баталов громко спросил:

- Как ваша фамилия?

- Хэращенко... - еле простонал тот.

- Колоритная фамилия, - ободряюще продолжил Баталов: следовало разговорить больного, и по ответам, по голосу понять многое, а может, даже и главное.

- У нас в Морынцях уси с такой живуть.

- Ну и как такой гарный хлопец оказался в нашем городе?

- На заработки приихалы, - отозвался больной. - С сосидом.

- Так, так... Ляжем на спину... Теперь живот обнажим. - Баталов присел на топчан, осторожно дотронулся пальцами до живота. "Доска!" - И давно болит?

- Да с Пасхи. Нанялися мы тут до местного богатея, а его и вбыли. А чего до жинки без грошей повертаться?

- Да уж... без грошей точно не стоит... - лицо Баталова было сосредоточенно. - Где больше болит? Тут? Тут?

- О-тут... Особо, если поем...

- И когда же ты поел в последний раз?

- Учора вечером. Пиво пыв.

- А еще что пил? - Баталов начал сердиться.

- Горилку...

- Почему раньше не обратился?

- Та хто ж знав?.. - голос еле слышен. - Напарник сказав - це не Украйна, в России лечат за груши. Разумил - так пройдэ.

- В Коломне бесплатно лечат. Есть еще в России такие места.

- Думав, горилкою промоется - так пройдэ... Чо дарма людэй беспокоить...

Баталов поднялся.

- "Промоется"!.. Мозги бы вам промыть. Вместе с напарником. - И в сердцах пошел мыть руки. - Эх, братья-славяне!.. - Взглянул на коллегу.- Вот вам ярчайший пример наплевательства на собственную персону. Еще спасибо, что грелку не приложил.