Операция «Шейлок». Признание - [15]

Дочитав до статьи за прошлую неделю — там была просьба адвоката Йорама Шефтеля приобщить к делу на финальной стадии процесса десять новых документов в качестве доказательств, — я призадумался: а если именно на процессе Демьянюка самозванец впервые догадался притвориться мной, и надоумила его проблема идентичности — главная загвоздка этого судебного дела? А может, все было иначе: он сознательно решил пощеголять в чужой маске на судебном процессе, который пространно освещает пресса — это же отличный шанс попиариться. Какая гнусность, подумал я, выкинуть этот безумный фортель в самом разгаре столь мрачного и трагического судебного разбирательства; так я подумал и — если честно, впервые в жизни — поймал себя на возмущении, которое наверняка с самого начала обуяло бы тех, кто не разделяет мой профессиональный интерес к подобным махинациям; я возмутился не только тем, что самозванец по неведомой причине вздумал публично переплести мою судьбу со своей, но и его решением проделать это именно здесь.

В тот вечер за ужином у меня не раз появлялась мысль: а не попросить ли Аарона порекомендовать мне какого-нибудь иерусалимского юриста, который проконсультирует меня насчет моей проблемы? Но я по большей части отмалчивался, пока Аарон рассказывал о своей недавней гостье — француженке, университетской преподавательнице, замужней матери двоих детей, которую, когда она была новорожденным младенцем, нашли на погосте одной парижской церкви всего за несколько месяцев до освобождения города союзниками в 1944 году. Приемные родители воспитали ее в католической вере, но несколько лет назад она пришла к выводу, что на самом деле ведет род от евреев и настоящие родители, евреи, скрывавшиеся где-то в Париже, подкинули ее к церкви, чтобы малышку не сочли еврейкой и не воспитали в еврейских традициях. Догадка появилась у нее во время войны в Ливане, когда все вокруг, в том числе ее муж и дети, осуждали израильтян, называли убийцами и преступниками, а она вдруг обнаружила, что запальчиво оправдывает их — в одиночку, под градом нападок.

Она знала Аарона только по его книгам, но все же послала ему убедительное и страстное письмо о своем открытии. Он написал сочувственный ответ, и спустя несколько дней она постучалась в его дверь, чтобы попросить найти раввина, который обратит ее в иудаизм. В тот вечер, за ужином с Аароном и его женой Юдифью, она толковала, что никогда в жизни не чувствовала себя во Франции своей; хотя она безупречно пишет и говорит по-французски, а по внешности и манерам все считают ее самой настоящей француженкой, сама она полна страстной уверенности: она еврейка, и ее место среди евреев.

На следующее утро Аарон повел ее к своему знакомому раввину и спросил, возьмется ли он обратить ее в иудаизм. Тот отказался, как и еще три раввина, которых они посетили вместе. Доводы у всех были примерно одинаковые: ее муж и дети — неевреи, а раввины стараются не разделять семьи по религиозному признаку. «Ну, допустим, я разведусь с мужем, откажусь от детей…» Но нет — на самом деле она обожала мужа и детей, и раввин, в разговоре с которым она вызвалась обойтись с ними таким образом, воспринял ее идею не более серьезно, чем она.

После неудачной недели в Иерусалиме, удрученная тем, что так и осталась католичкой и поневоле возвращается к прежней жизни во Франции, накануне отъезда она пришла поужинать к Аппельфельдам, и тогда Аарон и Юдифь, которые больше не могли видеть ее страдания, внезапно объявили ей: «Вы — еврейка! Мы, Аппельфельды, объявляем вас еврейкой! Готово — мы вас обратили!»

Когда, сидя в ресторане, мы вместе хохотали над уморительной дерзостью этого добросердечного поступка, Аарон — малорослый, плотно сложенный очкарик с идеально круглым лицом и идеально лысой головой — показался мне вылитым добрым волшебником, таким же виртуозом надувательства, как и его тезка, брат Моисея. Позднее я написал в вводной части нашего интервью: «Он запросто сошел бы за фокусника, который на днях рождения развлекает детей, вытаскивая голубей из шляпы: его мягкое, приветливое и добродушное лицо как-то проще ассоциировать с этой профессией, чем с той работой, к которой он, по-видимому, чувствует роковое влечение, — отражением в череде неуловимо-зловещих историй того факта, что почти все еврейское население Европы, в том числе родители самого Аарона, исчезло с лица земли». Сам Аарон уцелел благодаря тому, что девятилетним мальчиком сбежал из концлагеря, находившегося в Приднестровье, и то скрывался в лесах, самостоятельно добывая пищу, то батрачил на местных небогатых крестьян, и просуществовал так три года, пока его не освободили русские. До лагеря он был балованным ребенком из богатой и в значительной степени ассимилированной еврейской семьи, которая жила в Буковине; мальчика нарядно одевали, за ним присматривали няни и гувернантки.

— Если уж Аппельфельд произвел кого-то в евреи, — сказал я, — это не кот начихал. Этого у тебя не отнять — способности присваивать людям это звание. Ты даже меня пытаешься произвести в евреи.

— Нет, Филип, только не тебя. Ты стал образцовым евреем много лет назад, задолго до того, как наши жизненные пути пересеклись.