Операция «Шейлок». Признание - [126]

— Вы не пытались его задержать.

— Наоборот. Мы всячески пытались содействовать его отъезду.

— А женщина?

— О женщине я ничего не знаю. После вчерашней ночи я бы предположил, что вы знаете о ней больше, чем кто-либо. Она, полагаю, принадлежит к числу тех женщин, для которых приключение с жуликом — неудержимый соблазн. Фаллика, Богиня Мужского Вожделения. Или я ошибаюсь?

— Они оба уехали.

— Да. Нам остался один-единственный экземпляр вас — тот, который не аферист, не шарлатан, не дурак и не слабак, тот, который умеет молчать, терпеть, остерегаться, не поддаваться на провокации в самых тревожных ситуациях. Вас оценили на «отлично». Все ваши инстинкты превосходны. Неважно, что вас втайне трясло или даже стошнило, — вы не обделались и не совершили ни одного ложного шага. Бог Счастливого Случая не мог бы подыскать нам более подходящего еврея для этого задания.

Но я не соглашался выполнить задание. Не для того меня выдернули из одной неправдоподобной сюжетной интриги, придуманной не мной, чтобы теперь я со страху согласился сыграть роль в другой. Чем больше Смайлсбургер разъяснял мне операцию разведслужб, ради которой он взял себе кличку «Смайлсбургер» и в которой предлагал мне поучаствовать на добровольных началах, тем сильнее я раздражался — не только потому, что его властная игривость больше не была головоломкой, которая ошеломляла и требовала бдительности, но и по другой причине: едва я наконец-то дорвался до еды и начал успокаиваться, мне стало ясно, как жестоко помыкали мной эти феноменально своевольные израильтяне, ведя свою шпионскую игру, придуманную, похоже, каким-то извращенным великим умом почище Оливера Норта[83]. Моя первоначальная признательность мнимым тюремщикам, которые любезно накормили меня холодной курятиной после того, как увезли силой и удерживали против моей воли, дабы проверить, буду ли я непоколебим при выполнении их задания, теперь, когда я почувствовал себя свободным человеком, уступила место негодованию. Оно так полыхнуло, что я сам струхнул, но, едва извержение началось, я никак не мог его обуздать. А звериный, презрительный взгляд Ури — он вернулся с кофеваркой «Силекс», чтобы налить мне свежую порцию, — взбесил меня еще пуще, особенно когда Смайлсбургер сказал мне, что этот его подчиненный, который принес мне еду, всюду ходил за мной по пятам. «Засада по дороге из Рамаллы?» Я узнал, что Ури был и там, с той же целью. Они меня направляли, как крысу по лабиринту, без моего ведома, без моего согласия, и, насколько я заключил, не имея понятия, принесет ли это им пользу, а если да, то какую. Смайлсбургер действовал чисто по наитию, вдохновленный появлением в Иерусалиме Пипика (в котором некий информатор опознал самозванца спустя несколько часов после того, как он прошел иммиграционный контроль с подложным паспортом на мое имя), а позднее — и тем, что через неделю прибыл я сам. Разве Смайлсбургер мог бы называть себя профессионалом, если бы совпадение, открывающее богатые возможности для изобретательных ухищрений, не раздразнило его любопытство? Писатель определенно поймет, каково это — набрести на столь многогранную ситуацию. Да, он все равно что писатель, страшно везучий писатель, рассуждал Смайлсбургер, со злой иронией смакуя это сравнение, писатель, который набрел на свою коронную тему в ее идеальном, многослойном выражении. Да, с эстетической точки зрения то, чем он занимается, — не вполне чистое искусство, да, это, конечно же, нечистоплотный сорт вымысла, несущий грубую утилитарную функцию, охотно признавал Смайлсбургер, но все же головоломка, на которую он натолкнулся, оказалась абсолютно такой же, как у писателей: у нее есть плотная сердцевина, этакое сгущенное ядро, и есть увлекательная задачка — как, не покалечившись, запустить цепную реакцию и вызвать взрыв, который расставит все по местам. Делаешь то же самое, что писатель, сказал мне Смайлсбургер: начинаешь строить догадки, а для масштабных догадок требуется принципиальное презрение к сковывающим условностям, азарт картежника, дерзость заигрывать с табу — все то, льстиво добавил он, чем непременно отличаются лучшие из моих произведений. В сущности, его работа — тоже работа с догадками. Действуешь наудачу, сказал он мне. Ошибаешься. Где-нибудь переусердствуешь, где-нибудь не дотянешь, упорно отрабатываешь придуманную тобой линию, которая не дает результата. А потом что-то складывается само собой: казалось бы, идиотская деталь, дурацкий гэг, до неприличия откровенный приемчик, но так открывается простор для решающего действия, превращающего хаос в операцию, и эта отлаженная, выверенная, четко организованная операция прикидывается такой же спонтанной, случайной и непричесанной, такой же до невероятия вероятной, как жизнь.

— Кто знает, куда могут привести Афины? Езжайте ради Джорджа Зиада в Афины, и если там вы убедительно сыграете свою роль, то встреча, которой вас завлекают, как морковкой, — аудиенция в Тунисе у Арафата — вполне может состояться. Такое действительно случается. Для вас это стало бы грандиозным приключением, а для нас ваша поездка в Тунис — немалым достижением, разумеется. Я сам как-то провел с Арафатом неделю. С Ясиром не соскучишься. У него чертики прыгают в глазах. Он — шоумен. Очень, очень импульсивный. Гениально умеет обаять, когда разыгрывает свою роль. Вы получите удовольствие.