Операция «Шедевр» - [45]

— Все дело в карме, — объяснил он. — Я очень много отдаю обратно, возвращаю племенам. Они дают мне, я — им. Это улучшает карму. Надо вести себя осторожно и поступать правильно, иначе зло вернется и будет тебя преследовать.

Поначалу у Бэра были подозрения, что я федеральный агент. Он никогда не говорил мне об этом прямо, но намекнул, что так считают другие. Как-то раз он задал мне столько вопросов, что я толкнул к нему свой кошелек и предложил в него заглянуть.

— Мне нечего скрывать, — сказал я.

Но мне кажется, что больше всего его расположило ко мне мое предложение облапошить норвежца: раздуть цену, а потом поделить лишнюю прибыль пополам. В глазах Бэра преступление против собственного клиента было гораздо хуже, чем нарушение какого-то дурацкого закона об орлиных перьях. В этот момент я понял, что контакт установлен: он мой.

Я полетел в Санта-Фе через неделю после нашего разговора по телефону, и Бэр сообщил хорошие новости. Он нашел убор из орлиных перьев в Колорадо.

— Мы можем купить его за семьдесят пять тысяч, — предложил он, — а норвежцу посчитаем сто двадцать пять.

Я привел Хусбю в галерею.

Бэр позвал нас в заднюю комнату. Со словами «Это ваш счастливый день» он поднял сумку для шопинга, вытащил оттуда венец воина и положил на его стол. Сказав: «Я с гордостью показываю его вам», — он вышел и оставил нас одних, чтобы мы по достоинству оценили предмет. Головной убор пьянил. Семьдесят перьев белоголового орлана, сшитые в хвост длиной полтора метра, выпуклые латунные пуговицы, сыромятная кожа и полосы из сплетенных человеческих волос. Хусбю заметил крошечную бирку с надписью RI66Y: явно инвентарный номер какого-то музея. Когда продавец вернулся, мой «клиент» изобразил восторг. Бэр объяснил, что головной убор, разумеется, будет подарком, а Хусбю купит колчан и еще несколько законных предметов по сильно завышенной цене. Общая сумма составит сто двадцать пять тысяч. Мы пожали руки и отметили этот вечер ужином у Бэра дома с его женой. После ужина он достал головной убор и водрузил его на голову Хусбю, венчая веселый вечер.

Все было бы идеально, если бы не невероятное разочарование. В тот вечер я обнаружил, что в моем тщательно спрятанном диктофоне сели батарейки. Надо было как-то заставить Бэра повторить уличающие его слова.

Я позвонил ему на следующее утро и напомнил момент, когда Хусбю увидел головной убор. Мы смеялись над доверчивым норвежцем.

— У твоего парня было такое лицо!

— Просто шок!

— Бесценно!

Я сказал, что Хусбю должен получить сто двадцать пять тысяч в течение нескольких дней, а Бэр напомнил, что наша доля — по двадцать пять тысяч каждому. Теперь мы говорили как заботливые партнеры.

— Надо только разумно довести дело до конца, — сказал Бэр. — Я имею в виду, в подтверждение добросовестной сделки у нас есть колчан.

— Да, — сказал я. — Точно.

Если бы вы послушали записи, которые я делал во время операции по взятию торговца в Санта-Фе, то отметили бы, что я часто насвистывал: когда шел в галерею и выходил оттуда.

Я свистел, чтобы избавиться от стресса.

Работа под прикрытием выматывает человека физически и психически. Очень тяжело постоянно быть сконцентрированным, переключаться между разными людьми и параллельными делами, особенно если возникают простои, приходится ждать сделок. Я насвистываю, когда стоит набрать темп, и насвистываю, когда надо притормозить.

Это не значит, что мне не в удовольствие моя работа. Она мне очень даже нравится. Особенно интересно перехитрить преступника, дать ему веревку, чтобы он сам повязал себе петлю.

Это довольно странно, но иногда я входил в роль настолько, что мне не хотелось, чтобы все закончилось. Закрывая дело, я всегда чувствовал себя немного опустошенным.

Эта досада знакома почти каждому тайному агенту. Чувствовать потерю нормально. Ты тяжело трудишься, пытаешься втереться в доверие, неделями и месяцами непрерывно думаешь о расследовании, и совершенно естественно ощутить нехватку адреналина, даже впасть в легкую депрессию. Ты много вкладываешь — надо включиться, отключиться, позвонить цели, позвонить жене, — а потом дело вдруг заканчивается.

Иногда мне чуть стыдно за предательство. Когда я хорошо выполнял свою работу — завоевывал доверие, начинал дружить с целью, — у меня в животе что-то ныло. Я думаю, так и должно быть, но все равно в этом есть что-то нелогичное. Агентов ФБР учат соответствовать девизу «Верность, смелость, честность». Работая под прикрытием, ты нарушаешь каждое слово этого принципа. Ты предаешь, действуешь трусливо, лжешь.

Тайным агентам рекомендуют разделять разные сферы жизни и стараться не слишком сближаться с целями. Теоретически это хороший совет, но невозможно хорошо выполнить задачу, если подавлять эмоции или следовать какому-то своду правил. Приходится прислушиваться к инстинктам и быть живым человеком. Это тяжело, и иногда тебя что-то гложет. Настоящие преступники меня не беспокоили, но бывает, что хороший в общем-то человек попадает в отчаянную ситуацию и начинает делать глупости. Иногда это кажется почти несправедливым.

Бэр любил разговаривать о карме и мистике. Мне кажется, в мире краденого искусства и антиквариата действительно что-то такое есть. Человек из Миссури, который продал мне боевое знамя времен Гражданской войны, умер от рака менее чем через год после того, как мы его арестовали. Золотая пластина как будто преследовала всех, кто к ней притронулся. Грабитель могил, обнаруживший гробницу моче, был убит полицией. Первый покупатель пластины — богатый перуанец — умер при загадочных обстоятельствах. Второй обанкротился. Сын Мендеса, контрабандиста из Майами, родился недоношенным и не прожил двух месяцев. Мендес клялся, что держал умирающего младенца на руках и видел в сморщенном личике что-то похожее на бога-декапитатора, выгравированного на пластине.