Операция прикрытия - [127]

И огорчился:

— Не управились до свету. Теперь окапываться придется, день пережидать.

Снял варежки и принялся шумно жрать тушенку из банки. Не прекращая жевать, озабоченно оглядел полковника и хмыкнул:

— Не по сезону ты оделся, начхим. Ты же не баб в Дом офицеров отправился охмурять, должен был знать, какая погода на дворе стоит.

Бросил взгляд на гражданского и покачал головой. — Это еще что за ферт? Из какого ведомства?

— Доктор Хоткин, — коротко представился гражданский.

— Клистирные трубки! — радостно воскликнул подполковник. — Что же ты так вырядился, голубь сизокрылый? Без ног ведь останешься! Беда с этими столичными штучками, все им кажется, что Сибирь недалеко от Сочи.

Покрутил головой и вполголоса приказал:

— Нечипуренко! Выдай полковнику и доктору из НЗ валенки и все прочее. Ног лишатся — так это нестрашно, а вот если яйца отморозят…

Еще раз окинул взглядом лощеного полковника Хваталина, пытаясь рассмотреть его в тускнеющем свете фонаря, вновь хмыкнул и уткнулся в банку, словно не было у него сейчас дела важнее, чем вычистить ее до блеска кусочком мерзлого хлеба.

Глава одиннадцатая

— На кой черт тебе сдался этот убийца? — проворчал Чадович. — Положил бы он нас у палатки, хорошо, ты вовремя сообразил. Кстати, а как ты догадался?

Блюмкин смотрел в сторону.

— Трудно было не догадаться, — сказал он. — Но ты не прав, Юра. Какой он, к черту, убийца? Мужик, зажатый обстоятельствами. С одной стороны, приказ, а с другой — твоя жизнь и жизнь твоих родственников. Не всем же быть героями, тем более что за такой героизм посмертно орденов не дают. Меня больше удивило, что он отказался уйти с нами. А ведь должен понимать, что его ожидает за невыполнение приказа.

— Сам же говорил — жена, дети, — сказал Чадович. — И потом, кто ему мешает соврать? Лежат дорогие товарищи зэки под снегом, приказ выполнен. Что, ради нас поисковую экспедицию организовывать станут? Никогда в это не поверю. Спишут на потери. Тебе, например, инсульт, мне — двустороннее воспаление легких, в отношении Криницкого вообще укажут, что смерть наступила в результате несчастного случая. Неловок оказался на лесоповале, вот его рухнувшим кедром и придавило. А ты, значит, тот самый Блюмкин? Который Мирбаха в восемнадцатом кончил? Историческая личность!

— Была история, — пробормотал Блюмкин. — Да вся вышла.

— Это уж точно, — согласился Чадович. — Теперь наш усач историю под себя пишет. Я вижу, ты не в настроении. Тогда оставим эту тему. Что дальше делать будем?

Разговор их проходил на краю огромной подземной каверны, освещенной снизу голубоватым светом. Подобравшись осторожно к краю и заглянув вниз, можно было увидеть сложное переплетение разноцветных шаров, кубов и параллелепипедов. Чуть поодаль располагалась площадка, на которой серебрилось десятка полтора дисков, ничем не отличающихся от тех, которые Блюмкин и Чадович уже наблюдали в уральском небе.

— А ты как считаешь? — спросил Блюмкин. Чадович подумал.

— Я так полагаю, что обратной дороги у нас нет, — рассудительно сказал он. — В любом случае в живых нас не оставят. В лагерь нас не вернут, слишком много мы знаем, да и на черта нам, если подумать, этот лагерь сдался. Можно, конечно, уйти. Только сколько мы продержимся без документов, денег и продовольствия? Если чекисты не загребут, то охотники как беглых каторжников постреляют. У них за это дело спички, соль, порох выдают. Я, когда на Колыме был, сам видел. У тамошних охотников это так и называется — головки сдавать. Дураков в зоне хватало, поднимутся на крыло и — в побег, А охотничек их головки впрок припасает. Зиму в мешок собирает, зато по весне уже в ворота колонии стучится, сахару да пуль требует. Этот вариант мы тоже отбрасываем. Не будем головы под пули подставлять. И что нам остается? Остаются два пути. Первый — это попросить наших зеленокожих знакомых высадить всех нас где-нибудь на другом континенте. Например, в Америке. Американцы народ любопытный, так что, если мы им про лагеря расскажем, на хлеб и виски, конечно, заработаем. А дальше по специальности. Я в геологи подамся, Криницкий морячком станет, а ты… Кто ты у нас по специальности?

— Профессиональный революционер, — мрачно сказал Блюмкин.

Чадович почесал скулу.

— Да, — пробормотал он. — Я думаю, американцам такая специальность без надобности. Тогда остается второй вариант — отправиться к ним на родину. Представляешь, мы первыми будем. Такое увидим, что ни один человек в мире не видел и не скоро еще увидит.

Из сумрака пещеры появился Криницкий.

— Фантастика! — вздохнул он. — Я и представить не мог, что они мысленными картинками общаются! Слушайте, мужики, это невозможно. Я-то поначалу думал, что они свистом переговариваются, как пастухи на островах в Тихом океане, сам в детстве о таком читал во «Всемирном следопыте». А у них это нечто вроде атавизма. Они от такого несовершенного средства общения, как язык, давно уже отказались, на передачу мыслей перешли. Помню, перед войной книгу одну читал, фамилию писателя только не помню, там немец один по фамилии Ширлиц мысли свои всему миру внушал. Помню, прочитал и подумал: вот у человека фантазия! Это надо же было такое придумать!