Операция «Орфей» - [3]

Я вспомнил плачущую девочку, у которой один из наших забрал тряпичную куклу с пуговицами вместо глаз. «Как можно быть такой свиньёй, чтобы украсть у ребёнка игрушку?» — сказал я ему тогда. Правда, это не имело никакого значения, ведь мы сразу же застрелили и девочку, и её сестёр, и мать, и отца. Но когда она уже лежала на горе из трупов — по крайней мере, была с куклой в руках.

Человеку часто кажется, что он не сможет вынести некоторых вещей. Что не выдержит боли, холода или голода. Это не так.

В действительности мы слеплены из довольно крепкого материала. Похоже обстоят дела с психическими переживаниями. Мы способны научиться с безразличием наблюдать за смертью и пытками. Когда я впервые увидел, как мой сержант, чтобы добыть важную информацию, вырезает глаза заключённому, мне пришлось отойти в кусты и проблеваться. А позже я смог ужинать рядом и заставить себя ничего не видеть и не слышать. В конце концов, всё имело свой смысл. Признания заключённых могли спасти жизнь нашим людям. Стоит пожертвовать жизнью одного человека (особенно если он твой заклятый враг), чтобы спасти многих. Кроме того, мы прекрасно знали, что если попадём в руки противника, единственное милосердие, на которое можем рассчитывать, — это выстрел в затылок. В противном случае мы будем умирать так долго, что смерть станет нашей единственной целью и мечтой. Конечно, мы не были чудовищами. Ни мы, ни они. Но все мы уже забыли, как это — быть нормальным, обычным, ничем не выдающимся, приятным человеком. Тем, кто в воскресенье идёт в костёл с семьёй. Тем, чья женщина не плачет, когда он любит её. Тем, кто дает детям конфеты, а не засыпает известью рвы с детскими трупами. Тем, для кого жизнь другого человека имеет хоть какое-то значение. Тем, кто каждый день моется и бреется, не ищет на теле вшей и не боится тифа.

Забыли — и в этом-то была наша вина.

Пожалуйста, скажите хоть, как вас зовут, — потребовала Анна Стюарт немного обиженным тоном.

Я вынырнул из прошлого, радуясь, что девушка отвлекла меня от воспоминаний.

— Достаточно «господина полковника». Хотя… — я засмеялся. — Пусть будет Орфей.

— Орфей, Эвридика, Аид… Вы здесь, чтобы кого-то освободить, правда? Отбить?[7]

Её мысли летели быстро, но все же я знал наверняка: она не догадается. Она же не сумасшедшая.

— Да вы читаете мои мысли, сударыня… Может, капельку рома?

— Может, лаже больше, чей капельку, — согласилась она. — Эти ваши наёмники чуть меня не застрелили. Гуантанамо? — Её глаза широко распахнулись. Нет такого идиота, который попытался бы отбить заключённых из Гуантанамо…[8]

— Не верю, что до этого дошло бы, — ответил я вежливо, игнорируя вопрос. — На самом деле это парни с золотыми сердцами, только они немного запутались.

— Ага, а я мать Тереза, — ответила она раздражённо[9].

Она не была матерью Терезой и наверняка считала, что под влиянием алкоголя у меня развяжется язык. Думаю, она бы даже легла со мной в постель, если бы только могла узнать что-нибудь полезное для себя. Мгновение эта мысль меня искушала, но потом я понял, что хочу просто посидеть за одним столом и поговорить с красивой молодой женщиной.

— Положа руку на сердце, Анна Стюарт, скажу: вы никогда не прочтёте о нашем деле в газетах. Просто потому, что никто о нас не узнает. Мы не связаны с политикой. Мы всего лишь освобождаем заложников, которые находятся в таком глухом уголке мира, что все о них забыли.

— Хм… — Она не знала, верить ли мне, хотя в моих словах не было ни грана лжи. — Тогда возьмите меня с собой! Клянусь, я не напишу ни слова без вашего согласия! Вы сможете править мой текст, как захотите. — Она приложила руки к груди. — Умоляю…

— Анна Стюарт, поверь мне, ты не вернулась бы оттуда невредимой. — Я засмеялся при одной мысли о том, что должен буду взять в Ад жадную до впечатлений журналистку.

— Но ведь…

— Хватит об этом! — оборвал я. — Это не для того, чтобы скрыть какую-то тайну, а чтобы не навредить вам.

Я не знал журналистов. Иначе понял бы, что мои слова подействовали на неё, как приманка. Но она была терпеливой рыбкой. Той, которая способна проигнорировать наживку, не броситься на нее, но хитро выждать момент, когда рыбак на миг потеряет бдительность, и лишь тогда осторожно съесть червячка.

* * *

Мы держали этих людей в сарае. Четверых. Первый убивал женщин с помощью бутылочных стёкол. Разрезал жертв от паха до горла. Второй очень любил детей. Пока они ещё были живы, выковыривал им глаза и клал взамен пуговки — он хотел, чтобы они стали его плюшевыми мишками. Третьего называли зажигалкой. Вы знаете, как много человеческого тела можно сжечь при помощи одной только зажигалки? Особенно если под рукой бутылка бензина? Четвёртый любил есть людей, но не хотел быть эгоистом. Он так долго морил голодом жертв, что те соглашались перекусить вместе с ним.

Мучила ли меня совесть, когда мы убивали их, чтобы открыть дорогу в Ад? Конечно, нет. Я держался подальше только чтобы бьющая фонтаном кровь не забрызгала одежду. Ну и, в общем, дорогу они нам открыли. Да что там дорогу — автостраду! Настоящий проход на другую сторону свету.

И вот он показался. Огромный, пульсирующий красный круг.