Операция «Носорог» - [40]
Через три часа ускоренного хода мы достигли того места, где накануне подобрали самку. Отыскали след носорога и весь день шли по следу, теряя и снова находя его, до самого вечера шли, но зверя не увидели. И никаких свежих знаков — ни навоза, ни мочи; он даже не ложился отдыхать среди дня, с ходу миновал несколько удобных лежек. Было очень жарко. Носорог знал, что его преследуют, отлично знал еще накануне, когда уходил вместе с самкой и детенышем. Одно утешало нас в тот день: он уходил не в сторону границы. Описывая широкие петли по ложбинам и холмам, он, в конце концов, все-таки направился в глубь родезийского буша. Вечером, перед наступлением темнота, когда все равно бесполезно искать, мы сдались. Уже в темноте вернулись в лагерь старины Нормана, и он сидел в своей палатке при свете фонаря перед внушительной стопкой бумаг, и опять они с Томпсоном посовещались с глазу на глаз, потом мы, усталые донельзя и сытые по горло Руйей, забрались в кузов «мерседеса» и покатили к себе в Ньямасоту.
На другой день — снова в путь, туда, где прервали поиск, нашли след, но через три часа потеряли его. До самого вечера искали, но так и не нашли больше. Это было двадцать девятого августа, через два дня ожидалось прибытие Куце и переезд в Мусусумойю. По такой местности на переброску лагеря должно было уйти не меньше двух дней, а по окончании работ в Мусусумойе нам предстояло перебазироваться в Гокве — еще два-три дня, и совсем немного останется до начала дождей. Тут бы нам и махнуть рукой на белого самца, но уж очень хотелось Томпсону взять последнего носорога, чтобы больше не думать о Руйе. И чтобы убедиться: верно ли, что он белый.
— Еще один день, — сказал Томпсон старине Норману. — Завтра.
На другой день мы затемно приехали в лагерь старины Нормана на Руйе. Мы застали только его повара.
Глава двадцать первая
Все браконьеры знали, что мы охотимся последний день и завтра уедем отсюда. Браконьеры очень тщательно выбирали места для своих ловушек и для хранения рогов и шкур, и мясо старались сбывать незаметно, а некоторые и вовсе затаились в краалях, прекратив на время браконьерство, и никто из них не пользовался винтовками и допотопными шомполками, пока мы в таком количестве работали на Руйе, но это не мешало им считать нас и наших следопытов недотепами: до сих пор ничего не обнаружили, даже не нашли ни одного из трех лагерей, где собирались браконьеры из других краев каждую зиму, когда большинство рек пересыхает и все животные идут на водопой к Руйе. В ночь перед последним днем нашего пребывания в этом районе, задолго до рассвета, старина Норман нанес удар.
Старина Норман разделил объездчиков на группы, и они еще затемно отправились в разные стороны на «лендроверах», на велосипедах и пешком, и каждая группа точно знала, куда направляется, кого будет задерживать, какими свидетельствами располагает против каждого и что еще нужно обнаружить, и удар явился для браконьеров полной неожиданностью. Старина Норман и его люди застигли их врасплох — кого закутанным в одеяло, кого сидящим перед утренним костром; один за другим были ликвидированы все три лагеря, укрытые между дальними холмами, и одновременно в радиусе тридцати километров другие группы вылавливали затаившихся в краалях местных браконьеров. В тот день на «лендроверах», на велосипедах и пешком старина Норман и его люди перемещались из лагеря в лагерь, из крааля в крааль быстрее, чем «степной телеграф» мог распространить весть об облаве. Всего было намечено задержать тридцать шесть человек, и только один ускользнул.
Жара давала себя знать уже в девять утра, когда мы в свой последний день на Руйе напали на след белого носорога. Мы надеялись, что этот день принесет нам удачу. Тем более, что след был хороший, утренний, а не вчерашний. Носорог опередил нас всего на два-три часа, и царило почти полное безветрие. Вот бы последний день принес нам удачу…
Около полудня мы настигли его. Носорог все утро находился в движении, но он уже два дня успешно уходил от нас и решил, что может позволить себе передохнуть в жаркие полуденные часы. Взойдя на очередной бугор, мы увидели его внизу, метрах в ста двадцати, он стоял в редкой тени хвостом к ветру. «Ложись, — скомандовал жестом Томпсон. — Ложись, ложись, ложись!» — и мы все, взмокшие, возбужденные, распластались на земле. Вот она — удача! Мы лежали, чертовски радуясь, что сегодня простимся с Руйей, и Томпсон проверил пеплом направление ветра, и ветер был благоприятный, и Томпсон двинулся вниз по склону. Носорог был здоровенный и с виду совсем белый, и я с волнением думал, что мы, возможно, ошиблись насчет глины, может быть, он и впрямь альбинос — первый в мире альбинос из семьи черных носорогов. Затаив дыхание, смотрели мы, как Томпсон крадется через заросли вниз по склону. Девяносто метров, восемьдесят метров, семьдесят, и старый самец стоял все так же хвостом к ветру, поводя ушами во все стороны; шестьдесят метров, еще немного — и можно стрелять. Пятьдесят пять метров… пятьдесят… Томпсон поднял ружье, и в эту секунду зверь повернулся мордой к нему. Повернулся рывком, насторожив уши, поглядел на Томпсона, фыркнул и обратился в бегство. Пыхтя и сопя, изогнув хвост над огромными беловатыми бедрами, на предельной скорости ворвался в траву и пропал.
