Операция "ГОРБИ" - [8]
Непонятная смерть ученого Владислава Иноземцева.
12 августа 1982 года скоропостижно скончался у себя на даче директор Института мировой экономики и международных отношений АН СССР, талантливый ученый, ставший академиком всего в сорок семь лет, Владислав Иноземцев. И этой смерти предшествовала длительная травля этого политолога международного класса. Иноземцев был правой рукой Брежнева в кадровых вопросах партаппарата. Гигантский институт, созданный непосредственно под Иноземцева и подаренный ему широким жестом самим Генсеком партии, только и занимался тем, что выпускал всевозможные информационные справки для сотрудников ЦК, причем по любым вопросам. И вот, в начале 1982 года в институте Иноземцева появились «люди из прокуратуры» и стали «искать компромат» на ближайшего соратника Брежнева! «Люди из КГБ» заявили об «идеологическом упадке» института Иноземцева. В самом деле, в его институте работало много «золотой молодежи», насмотревшейся в загранпоездках красивой либеральной жизни и потому презиравшей все «совковое». Аспиранты института (А. Фадин, Б. Кагарлицкий, Ю. Хавкин) даже создали журнал «Поиски», в котором обсуждали перспективы… «либерального коммунизма». И тогда 6 апреля 1982 года «люди из КГБ» с обыском перевернули институт вверх дном и посадили активистов «либерального коммунизма» в Лефортово, а на самого Иноземцева, приютившего под своей крышей «гнездо либерализма», завели уголовное дело. Генсек Брежнев ничего в этой ситуации изменить не смог.
Академик Иноземцев, ощущая бездействие «дорогого Леонида Ильича» как предательство, не дожидаясь развязки истории, спустя всего четыре месяца, ушел в мир иной. И как только это произошло, всех молодых идеологов «либерального коммунизма» немедленно выпустили на свободу, а дело закрыли.
На улице погода резко переменилась, солнце куда-то ушло, налетел холодный ветер с охапками сизых туч, и маленькая форточка в углу ресторанного зала ЦДЛ неожиданно резко хлопнула. Чувствовалась, что осень набирает свою силу и жаркое «бабье лето» уже не вернется. Послышались первые удары дождевых капель об асфальт. На оконное стекло полетели охапки желтых кленовых листьев. Долговязая фигура официанта замаячила в углу зала и щелкнула выключателем. Сразу посветлело, и Петр Кирпичин невольно скользнул глазами по автографам знаменитых поэтов и писателей, расписавшимся прямо на стенах ЦДЛ.
— Любопытное все же место, — вполголоса проговорил Кирпичин, указывая вилкой на «наскальные» автографы, — как в музее.
— Вот и моя дочь говорит то же самое. Кто-то Ирис сказал, что ресторан ЦДЛ — это кладезь мудрых мыслей. Теперь она от меня не отстает, просит, чтоб я ее сводил в харчевню, где великие люди пишут прямо на стенах. — Волгин, машинально провел широкой ладонью по высокому, морщинистому лбу.
— Она же у тебя будущая журналистка? — недоуменно вскинул брови Кирпичин. — На журфаке МГУ учится, как я помню. Так зачем ей эти странные писатели да поэты? И их «наскальное творчество»?
— Я тоже понять не могу, зачем ей понадобились писатели, — Волгин виновато улыбнулся. — Кажется, все дело в том, что у нее появился друг. Поэт. И он на Ирис сильно влияет.
— Поэт? О, это похоже на авантюру. — Кирпичин неодобрительно покачал головой и поймал вилкой жирную селедку, плавающую в красном винном соусе. — В Древней Греции поэтов высылали за черту города, чтоб здравомыслящим людям мозги не мутили. Впрочем, в молодости мы все были такими… бесшабашными.
Он решительно отправил сочный кусочек, истекающий жирным ароматным соусом в рот, и вытер короткие рыжеватые усы салфеткой.
— Да не все, — Волгин виновато опустил глаза в скатерть, — мы с тобой были не такими. У нас никакого ветра в голове не бродило… Мы учились…
— Ну так у нас с тобой и училище-то какое было! — Кирпичин самодовольно улыбнулся. — Все предметы под грифом «секретно». Спецкурс прослушал, идешь на экзамен, а тетрадь сдается преподавателю — для утилизации. Чтоб предотвратить возможную случайную утечку информации. Да, золотые были годы!
Кирпичин мечтательно взглянул в потолок, потом — на свои огромные «командирские» часы.
— Ну ладно. Мне уже пора. Будь здоров!
После ухода друга из ресторана ЦДЛ Игорь Волгин позвал официанта, чтобы тот убрал со стола «все лишние блюда», а взамен принес вазу с пирожными и фрукты. Он ожидал прихода в ресторан своей дочери.
Студентка журфака МГУ Ирис Волгина, отличающаяся «творческой» привычкой непременно опаздывать, на этот раз пришла минута в минуту. Одета она была легко, почти по-летнему, в элегантное серое «английского» стиля платье, лакированные черные туфли на высоком каблуке. В руках она держала в тон туфлям черную лакированную кожаную сумку в стиле «английская леди». Ожерелье из рубиновых хрусталиков, вспыхивало огненным каскадом искр на сером платье, выгодно оттеняя перламутрово-светлые волосы Ирис. Модную бижутерию, а тем более «настоящие австрийские кристаллы Сваровски» в Союзе было раздобыть невозможно, а Ирис любила похвастаться «легкой буржуазией», — этим и другими подарками, привезенными папой из стран «загнивающего капитализма».
Среди разнообразных книг о Карибском кризисе 1962 года, политическое расследование Анны Гранатовой ("Клан Ельциных", "Операция "Горби") акцентирует внимание на самой загадочной фигуре политического противостояния сверхдержав, кубинском команданте Фиделе Кастро. Кто он, заложник или участник рискованной политической игры? Почему согласился на авантюру Н. Хрущева и беспрецедентную операцию "Анадырь"? Как проявил себя в драматичные дни кризиса, когда американские военные, подготовившие несколько планов вторжения и ликвидации режима Ф.
Трудно найти в новейшей истории более яркий, динамичный и одновременно драматичный период. Именно «во времена Ельцина» и при его непосредственном участии происходят события, каждое из которых кардинальным образом переворачивает историю нашей страны. Распад СССР и создание СНГ. Упразднение КПСС, КГБ, номенклатурного госаппарата и — создание либерального правительства.Именно при Ельцине разворачивается приватизация и происходит революционная смена собственности — от государственной к частной. Этот процесс сопровождается беспрецедентным в мировой истории расстрелом Парламента и разгоном Верховного Совета.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.