Операция «Аркийские столбы» - [2]

«Это сколько же»? — чуть не спросил Мыльников, но воздержался, зная, что об этом разговоре будет известно атаману Семенову.

Уже ночь. Генерал ворочается в постели и никак не может уснуть. Он отчетливо представляет себе сложность предстоящей операции. «Слава богу, — вздохнул он, — хоть помощника-то умного подобрали». Многих офицеров из окружения атамана Семенова Мыльников не любил. Это были выскочки, обращавшие на себя внимание жесткостью, но мало что понимающие в военном искусстве. По преимуществу они были добрыми рубаками и только. Недолюбливал Мыльников и самого Семенова, но мирился с ним, борясь против общего врага.

Мыльников страница за страницей вновь перелистывал свою не очень богатую биографию. Вспомнил родное село Акшу, что раскинулось на берегу полноводного Онона, безбедное детство. Как кадры в синематографе, мелькали годы учебы в сибирском кадетском корпусе, затем в Михайловском артиллерийском училище. Вспомнил октябрь 1914 года, когда под Домбровском, опасаясь пленения, готов был покончить с собой. И тот случай, когда в Чите в Мариинском театре на одном из спектаклей не подал руку цыганке Машке, содержанке Семенова, и как потом Машка требовала отстранить Мыльникова от должности. Правда, Семенов на этот шаг не решился, но вход в его дом был с тех пор закрыт для Мыльникова. И еще какие-то воспоминания наплывали одно на другое...

Только к утру Фирс Ксенофонтович забылся в тревожном сне.

Разбудил его громовой голос полковника Деревцова:

— Долго изволите спать, ваше превосходительство. Утро на дворе, да еще какое...

Деревцов вытащил из портфеля бутылку водки и, хитро посмотрев на хозяина, сказал:

— Я ведь знаю, где вы вчера изволили быть, а поэтому и захватил с собой вот этого зелья. Голову надо поправить перед работой, у нас ее немало.

Они наспех выпили, и Деревцов, по-хозяйски смахнув все со стола, разложил на нем карты пограничной зоны Забайкалья.

...По степи неторопливо движутся два всадника. Они опустили поводья и лениво покачиваются в седлах. Тихо в степи. Солнце повисло в самом зените. Печет нещадно. Редко выдается такая погода в приаргунской степи. Еще только конец мая, а духота, как в августе. Степь и увалы покрылись нежным ковром травы, редкие кустарники приветливо пошевеливают зелеными листиками.

Степь бескрайняя, молчаливая, безлюдная. Можно ехать от рассвета до заката и не встретить ни одной души.

Всадники разомлели на солнце, молчат. Лишь изредка перекинутся какой-нибудь незначительной фразой. Каждый думает свою думу. Скоро кордон. Что-то их ждет там, за государственной границей? Вроде бы и родина, да вот как она встретит их?

— Где нас ждет Размахнин? — спросил Мыльников.

— Верстах в десяти от Березовки, — ответил Деревцов, — скоро подъедем. Пить хочется, — он потряс пустой флягой, — хоть бы родничок какой встретить.

Посторонний человек никогда не подумал бы, что перед ним военные люди. Одеты оба в крестьянские поддевки, кони заседланы старенькими седлами. И лишь посадка выдает опытных кавалеристов.

На увал выскочил верховой. Деревцов присмотрелся. Узнал:

— Размахнин! Легок на помине, — и, сняв картуз, приветливо замахал им.

Размахнин подскакал, лихо осадил скакуна.

— Здравия желаю, господа!

— Здравствуйте, Андрей Давидович, — протянул руку Деревцов, — знакомьтесь, это генерал Мыльников, Фирс Ксенофонтович.

— Мы когда-то встречались в Чите, но вы меня, наверное, не помните, — проговорил Размахнин.

— Да, что-то не помню.

— Куда теперь? — спросил Деревцов.

— Тут совсем рядом, рукой подать, — Размахнин развернулся почти на месте и пустил лошадь вскачь.

Мыльников с Деревцовым последовали за ним. Из-за увала показалась река Дербукан. Почувствовав близость воды, лошади сами прибавили шагу.

— Там вас ждут, — крикнул на ходу Размахнин.

— Кто ждет? — недовольно спросил Мыльников.

— Прапорщик Фрол Чернецкий привел людей, да еще этот, как его, тоже прапорщик, Алексей Федосеев. С ним человек пятнадцать.

— Не многовато ли? — нахмурился Мыльников. — Ведь куда идем.

— На месте решим, — неохотно ответил Деревцов. Он, наоборот, предпочитал иметь побольше народа, чтобы обезопасить переход через границу. Еще там, в Харбине, он получил указание: людей не жалеть, создать видимость перехода несколькими отрядами, самим оторваться и уходить с группой в 15-20 человек.

У заимки на берегу Дербукана расположилась пьяная компания казаков. Одеты они были кто во что и все без оружия. Но настроены по-боевому.

Размахнин пригласил гостей к себе. Наскоро помывшись, сели за стол.

— Специально для вас вчера подстрелил доброго дзерена, — похвастался Размахнин, разливая в стаканы самогон, — и этого добра на той стороне раздобыли.

— Как с оружием? — спросил Деревцов.

— Уж больно вас много пришло. Я ожидал меньше, но кое-что есть. В общем, наверное, на всех хватит.

Утром Мыльников попросил собрать казаков. Собирались медленно, у всех опухшие лица после вечерней пьянки.

— Казаки, — начал Мыльников, — вы знаете, куда и зачем мы идем. Предупреждаю заранее: кто будет сводить счеты с большевиками или мародерничать — пощады не ждите. Расстреливать буду сам, лично. Без суда и следствия. Ясно?