Опер против святых отцов - [8]

- Похоже. Пинюхин с Ячменевым еще в "Главтуре" боролся. Там позиции сдал, а когда достал его Ячменев и на новом месте, окрысился. Свой последний оплот "Пальму" не захотел уступать.

- Ну что ж, - у него жена красивая и жизнь была шикарная, требовалось обеспечивать. Но то, что Пинюхин сумел повлиять на правительство, мы не докажем, а значит, не зацепим Ячменева, если убийство он организовал.

- Конечно, Сергей, эту закулисную возню не докажем. Пинюхин, видимо, отстаивал в правительстве "Пальму" через своих людей, Ячменев - через своих. Но мы зацепили вполне смахивающих на подозреваемых Ячменева и архимандрита Феогена.

- Зацепил ты, за что тебе от меня сердечная благодарность. Если проходит твоя версия, думаешь, и Феоген был в курсе "заказа", архимандрит святой?

Топков поморщился.

- Да брось ты подобные прилагательные. По поводу такого, как Феоген, это, ей-Богу, кощунственно. Постарайся смотреть на данных попов как на обычных проходимцев. Их духовные отцы еще в 1927 году, когда от имени Русской православной церкви подписали соглашение о сотрудничестве с советской властью, в способных на любое превратились. Думаю, что все акции раскручивает Ячменев с одобрения Шкуркина. А тот - с санкции еще более высоких церковных хозяев.

- Не хватай, Гена, через край, - снова с раздражением взглянул на него капитан. - Резюмирую. Вышел ты на двух более или менее действительно интересных фигурантов. Имеются у нас и приметы некоего мужичка со сросшимися бровями. Ну, этот в полном тумане, не будем им пока заботиться. Возьмемся за Ячменева и Феогена. Ты - за бизнесмена, я - за архимандрита, как старший и более уважающий церковные саны. - Кость уже добродушно улыбнулся.

- Есть, товарищ капитан, - улыбнулся и необидчивый Гена.

Глава 3

Любовница архимандрита Феогена Мариша вернулась к лихой жизни, в которой пыталась когда-то покаяться в монастыре.

Наркоманка и воровская наводчица, Мариша по своему резкому характеру сумела с "наркотой" завязать, отбилась от подельников-блатарей и, оказавшись в монастыре, приложила все силы души, чтобы стать новым человеком. Возможно, ей бы удалось окончательно погасить одержимость и состариться в стенах обители, если б не появился в них Феоген. Его сальное лицо, бегающие глаза, настойчиво останавливающиеся на ней, вновь разбудили в новоиспеченной монашке то, что заставило Маришу в юности сдаться ласковым мужчинам, а потом братве.

Вызывающей красоты было Маришино тело и жгучей девичья жажда, чтобы ценили ее плоть. Когда великолепие Мариши было признано, она пошла по рукам, гася свое разочарование наркотиками. Из-за них Мариша связалась с блатными, сначала за дозы торгуя "наркотой", позже став наводчицей. И все-таки сумела к монастырю повернуть свою жизнь, да растаяла там под вожделенными взорами нового духовника.

Полной решимости на монашескую судьбу у Мариши, наверное, никогда и не было. Она сама начала поддразнивать Феогена на исповедях. Потом увлеклась, мешая явь с секс-грезами, проговаривая трепещущему монаху якобы свои сны. Феоген охотно поддался.

Выгнанная из монастыря, она вернулась в Москву, сделала аборт, окончательно ожесточившись на жизнь, где Бог не ласкает, а крушит испытаниями. Первое время, работая продавщицей по случаю, о наркотиках не вспоминала. Хозяин очередного ларька стал добиваться от нее сожительства. Мариша, все еще веря, что ее за обворожительную плоть можно вечно любить, согласилась. А коммерсант вскоре нашел другую, и снова были безработица, безденежье, тоска.

Бывшая монахиня знала, что Бог дает посильный крест, но показалось, что невмоготу, и опять взялась за наркотики. Оплачивать их можно было лишь криминалом. Намазала губы, натянула мини-юбку, поехала сдаваться давно знакомой востряковской братве.

Из старых знакомцев этой группировки южной окраины столицы она разыскала лишь Сверчка. Поубивало одних, размело по лагерям других, но Сверчок, кряжистый мужик с угрюмыми глазами-"караулками", вольно гулял и выбился в "быки". Уцелел, возможно, потому, что заматерел с юности, когда немало отсидел, сорвав голос на ярых морозах где-то на северных зонах. Был он хрипат, и, наверное, в насмешку присвоили ему кличку Сверчок.

Сверчок Марише обрадовался, он еще в прежние времена домогался ее, но она предпочитала более крутых братков. Когда Мариша исчезла из поля зрения востряковских в монастырь и бригадиры постановили бритвой "испортить ей карточку", Сверчок бескорыстно даже "отмазывал" девицу перед паханами. Теперь он пригласил ее в роскошный ресторанчик в центре Москвы, где после шампанского они разговорились.

- Наш кабак, - с гордостью сообщил Сверчок, окидывая хозяйским взглядом апартаменты.

- Круто братва поднялась, - вторила ему Мариша, переходя на позабытый жаргон.

- Многих, Маришка, на Москве уж не увидишь, - суживая в щель свои "караулки", хрипел Сверчок.

- Незнамо как рада, что именно ты живой.

- Чего лепишь? - целил Сверчок в нее глаза. - Раньше по-другому куликала.

- То раньше, - вроде бы случайно поправляла тугой бюст Мариша, - один ты из старых кентов для меня остался. Помоги снова на дело встать.