Опекун безумца - [4]

Видимо, наркотики подмешали в вино. Сарджент согласно кивнул. Мисс Туло жила одна, сказал врач. Сказал недобро, с осуждением — так говорят мужчины, завязшие в семейной трясине, когда видят женщин, живущих в свое удовольствие.

Брюс Сарджент медленно перебирал на трюмо предметы женского туалета. Он всегда испытывал неловкость, касаясь чужих вещей без разрешения хозяина. Ему виделось что-то воровское в прикосновениях к флаконам и баночкам, которые не принадлежали ему.

— Поставьте ее на ноги поскорее. — Брюс глотнул воды из бутыли, которую притащил снизу полисмен.

Вечером Сарджент думал о завтрашнем дне — предстояла передача выкупа. Что-то ему не нравилось в условиях, предложенных похитителями, а что — он понять не мог. Брюс не впервые улаживал такие дела и каждый раз удачно, но хорошо помнил Тонни Чакокки, которому всадили пять пуль после того, как сумка с выкупом перекочевала в руки бандитов.

Сарджент радовался, что секретарь толстого Сонни Блома пришла в себя; она, как и ее хозяин, уверяла, что не помнит лиц отравителей. Очевидная ложь, но Сарджент не счел нужным давить: видимо, мисс Туло так пугнули, что она ни за что не развяжет язык.

Потом Сарджент мысленно попутешествовал по площади Добрых друзей; он знал ее хорошо, а после того как похитители сообщили, что выкуп следует передать у фонтана, подробно изучил десятки снимков, сделанных полицейскими фотографами.

Около одиннадцати вечера позвонила Дайна и, волнуясь, — от Брюса это не укрылось — сказала, что долетела, благополучно.

Заснул Сарджент поздно, тяжелым сном, и ему снился «Боинг», плывущий по глади океана. На покачивающийся фюзеляж взгромоздился мистер Нейман и пересчитывал крупные купюры; на оранжевом плотике рядом с выходным люком самолета плескался Сонни Блом, совершенно голый, и хихикал, поглядывая на мисс Туло; на стуле, который чудом не погружался в глубину, восседал капитан Макги и нудно твердил, что главное — не потерять людей, а если завяжется перестрелка, не поубивать пол-улицы…

Сарджент проснулся за минуту до писка будильника и, помотав головой, сразу забыл дурацкие ночные видения.

Ранние сумерки приглушили яркость солнца. В машине, стоявшей на примыкающей к площади Добрых друзей улице, сидели Брюс Сарджент и двое полицейских в штатском.

Брюс опустил стекло дверцы. Он думал об условии похитителей. После передачи выкупа Нейман появится сам, через час. Уловка? Приходилось рисковать. Сардженту не нравилось, что все свершилось слишком быстро: само похищение, телефонные переговоры, согласие Неймана платить, договоренность о месте.

Судьба Неймана-младшего не слишком беспокоила Сарджента; Брюс хотел бы поймать преступников при передаче выкупа, а еще лучше — выследить их, чтобы ковырнуть всю грибницу.

Он помнил слова капитана Макги о том, что преступники опытны, потому и спешат, не хотят, чтобы мы сумели, подготовиться, пригрозили: если полиция станет тянуть или пометит деньги, Нейману — конец. При этих словах Макги закатил глаза, делая вид, что ему жалко Ричарда. На самом деле, и Брюс знал это точно, Макги, втайне от старого Неймана, распорядился пометить купюры.

Сидевший рядом с Брюсом Десмонд Парки сопел и все время трогал револьвер, будто кто-то мог его украсть. Полицейский за рулем не любил передач выкупа и успокаивал себя только тем, что оказался с Сарджентом. Его ценили, считали, что с ним никогда ничего не случается…

Ожила рация: «Приехал старик Нейман».

Сумерки густели, будто кто-то неведомый разводил черную краску и вливал ее в зыбкую голубизну вечера. На улице неподалеку от площади Добрых друзей, въехав на тротуар правыми колесами, пластался спортивный автомобиль с длиннющим капотом. На переднем сиденье разместились «мужчина чуть повыше» и его напарник «чуть полнее», те, что недавно гуляли на площади. Тот, что повыше, положил руки в автомобильных перчатках на руль.

— Нас не подведут? — спросил он.

Второй поправил пристяжной ремень, врезавшийся в живот:

— Наши прослушивают диапазон переговоров полиции. В случае чего дадут отмашку. Все рассчитано по секундам. Главное — вытянуть быков на шестую дорогу… — Он покрутил регулятор громкости рации.

— Приехал старый Нейман. — Водитель опустил стекло, нервно выплюнул жвачку и включил зажигание…

Юлиус Нейман решил передать деньги сам, он давно привык самое важное в жизни никому не перепоручать. Ноги в мягких ботинках тяжело ступали по брусчатке площади, и Юлиус ставил их аккуратно, боясь споткнуться: его предупредили, что каждое резкое движение, каждый непонятный жест могут быть неправильно истолкованы…

В пяти метрах от фонтана он замер: около одной из скамей малыш с пятнами диатеза на щеках катал тележку-зонтик, его мать читала, забросив ногу на ногу, у въезда на площадь, близ клумбы, прямо на бордюре, нахохлившись, сидел неопрятный, плохо выбритый человек лет за пятьдесят и курил трубку; на углу, у киоска, спорили два негра. Выждав ровно две минуты, Нейман подошел к парапету фонтана, сел спиной к пыльной чаше в разводах ржавчины, поставил на камень саквояж, глубоко вздохнул, как уставший от жизни человек, и, оставив саквояж, направился прочь. Он шел не оглядываясь, пересек площадь и, уже входя в переулок, в котором он оставил машину, обернулся…