Опасный груз - [2]

Что же будет записано под красиво выведенным заглавием: «Лекция первая»?..

Если бы в этот момент кто-нибудь шепнул профессору на ухо, что слушатели знают, с чего он начнет лекцию, больше того, знают жест, которым будет сопровождаться первая фраза!

Известно заранее, что профессор выпрямится, округлым движением поправит свои манжеты со старомодными запонками, затем скажет размеренным, несколько монотонным голосом:

«Еще в тысяча девятьсот двадцать девятом году, когда покойный Николай Александрович Сакеллари…»

Старшекурсники охотно пояснят новичку, с чем это связано. С очень давним спором, скажут они, относящимся еще ко времени, когда некоторым штурманам казалось, что введение гирокомпасов делает ненужным дальнейшее применение магнитных. За магнитный компас вступились тогда Сакеллари и его ученик Грибов. Естественно, что разгоревшаяся полемика нашла отражение и в грибовских лекциях.

Поход вокруг Европы линкора «Севастополь» окончательно реабилитировал магнитные компасы. Сакеллари, назначенный флаг-штурманом, настоял на том, чтобы, наряду с электромеханическими компасами, были на корабле и магнитные. Это было разумной предосторожностью. В Бискайском заливе корабль попал в сильнейший шторм, гирокомпасы вышли из меридиана. Выручили магнитные.

В то время (тысяча девятьсот двадцать девятый год!) пример был кстати, он сразу вводил молодежь в напряженную атмосферу спора, борьбы умов. С годами он, однако, утратил свое значение. Стихли самые отдаленные отголоски полемики, а профессор по-прежнему метал со своей кафедры громы и молнии, не замечая, что давно уже спорит впустую.

И на этот раз все клонилось, по-видимому, к тому же традиционному примеру.

Профессор выпрямился, машинально поправил белоснежные манжеты, помолчал, думая о своем, глядя поверх голов, будто всматриваясь в прошлое. Карандаши опустились на бумагу. Но Сакеллари не был назван.

— Моя сегодняшняя вступительная лекция, — произнес профессор, — будет иметь скорее характер беседы. Я хочу поговорить с вами не столько о приборах, сколько о хозяине приборов — человеке… Советском человеке, — подчеркнул профессор. — Так вот — Крылов… Был такой в числе моих учеников. Крылов Борис! Впоследствии катерник, североморец…

Мало кому известна была история взаимоотношений Грибова и Крылова.

Когда-то, еще до войны, Крылов был одним из самых одаренных и потому любимых учеников Грибова. Профессору удалось добиться разрешения оставить его при кафедре. Ко всеобщему удивлению, Крылов отказался. Профессор принял это как проявление черной неблагодарности, почти как отступничество. Отношения между ними прервались.

Началась война. Фамилия Крылова замелькала в газетах. Он воевал умно, уверенно, смело, — сначала на Балтике, потом на Баренцевом море. Издали профессор с волнением, с отцовской гордостью и беспокойством следил за его успехами.

Война повернула на вторую половину. Советская Армия и Военно-Морской Флот, измотав врага, перешли в наступление.

Начал двигаться вперед и правый фланг гигантского фронта. Советские войска устремились на запад по северному краю Европы, с боями освобождая Норвегию, а с моря их по-прежнему поддерживали корабли бесстрашных североморцев.

Однажды в сумрачную и холодную холостяцкую квартиру Грибова вошли три офицера-североморца, его бывшие ученики.

— Прибыли в командировку, решили навестить своего профессора, — сказали они.

Профессор не удивился этому. Так бывало уже не раз. Он усадил дорогих гостей и принялся расспрашивать обо всем, что могло интересовать его. Будто к слову, вскользь, спросил о Крылове. Оказалось, что с Борей Крыловым нехорошо: дикая история — дважды посадил свой катер на камни.

Толчок о камни торпедного катера где-то за Полярным кругом больно отдался в сердце старого профессора. Уже второй раз любимый ученик причинял ему боль.

С минуту Грибов ошеломленно смотрел на своих гостей.

— Простите, но это чушь! — вскричал он, поднимаясь из-за стола. — Крылов и дважды на камни?! Не верю! Несообразно! Не может быть!..

— Мы тоже думаем так, товарищ капитан первого ранга, — осторожно заметил кто-то из гостей. — Однако факты какие-то странные, все как-то, знаете, одно к одному…

— Изложите более толково, по порядку, — сердито приказал профессор. Он сдернул с носа пенсне и стал тщательно, округлыми движениями протирать его, это успокаивало в минуты волнения.

Обстоятельства аварии действительно были странными.

Катер, которым командовал Крылов, возвращался ночью на базу. Крылов вел его, прижимаясь к берегу.

Голо, бесприютно было на чужом берегу: скалы, снег, одиноко торчащие сосны. Не пейзаж — схема пейзажа, как бывает на детских неумелых рисунках. И все только в карандаше: черное на белом. Зато стоило повернуться лицом на север — и вот бескрайное море под бескрайным небом, где медленно разгорается северное сияние.

Вначале это легкая кисея волшебной радужной расцветки. Складки ее раскачиваются точно от порывов невидимого ветра. Они становятся все ярче, рельефнее, закрывая почти треть неба.

Постепенно сияние как бы тяжелеет, отвердевает. Небо напоминает сейчас свод пещеры, с которого свешиваются сталактиты. Вереница сверкающих разноцветных арок уводит куда-то вдаль, к таинственно темнеющей черте горизонта.