Опасный беглец - [13]
– С благословения божьего, Гаррис-саиб, с благословения божьего, у меня в роте всё спокойно!
«Всё спокойно»? А на соседней станции вот уже две ночи подряд горят офицерские дома. По всему Верхнему Бенгалу офицеры второй месяц спят с пистолетами под подушкой. Туземные линии[7] по ночам гудят, как растревоженные ульи…
Полковник швырнул сигару. Дома, в Англии, еще ничего не знают: письма в Лондон идут слишком долго. И Бедфорд с Дженни, быть может, уже плывут в Индию.
Луна взошла. Она осветила круглое каменное здание, полуприкрытое большими лапчатыми листьями банановых деревьев. Склад оружия, и туземная стража у склада.
Кто дежурный? В свете луны полковник разглядел круглое веселое лицо Лалл-Синга, своего туземного капрала.
– Всё спокойно на посту?
– Всё спокойно, полковник-саиб!
«Всё спокойно» и эта улыбка, за которую полковнику хочется ударить Лалл-Синга в челюсть.
– Доброй ночи, Лалл-Синг!..
– Доброй ночи, полковник-саиб!..
Полковник вышел на главную аллею. Справа, за деревьями, светились большие окна офицерского собрания. Там молодые офицеры, ошалевшие от дневной жары, пьют ром, пальмовую водку, играют в карты. Духота, скука!.. Сегодня в собрании ждут новостей: обещал приехать Ходсон. У Вильяма Ходсона всегда есть какие-нибудь особенные новости.
Но полковник свернул к своему дому. В собрание – потом. Сперва надо допросить бродягу, пойманного сегодня. Полковник велел джемадару – туземному лейтенанту – привести человека к нему в бенгало.
Вестовой принес светильник и поставил на стол. Всколыхнулась тростниковая занавеска веранды, мошкара тучами зароилась вокруг света.
Полковник сбросил китель – жарко. Сел в плетеное кресло-качалку и, оттолкнувшись ногой, слегка раскачал кресло.
– Ввести! – приказал полковник.
Индуса ввели. Стража встала по бокам двери.
– Имя!
Человек невнятно пробормотал что-то, не разжимая губ. Он смотрел куда-то вбок с бесстрастным, тупым выражением.
– Откуда идешь?
Опять невнятное бормотание и тупой, непонимающий взгляд.
Чалма у человека была завязана, как у мусульманина, узлом с правой стороны, но из-под мусульманской чалмы виднелись длинные волосы индуса.
– Мусульманин? – спросил полковник.
Человек отрицательно мотнул головой.
– Индуист?
Опять неясное бормотание.
– Патан? Перс? – полковник терял терпение.
– Нет.
– Кто же? Говори! – крикнул полковник.
– Земледелец с гор, – равнодушно сказал человек. Он указал рукой куда-то на север.
Услышав этот голос, глухой, невнятный, полковник насторожился. Человек говорил на языке урду, – на этом языке говорят по всей Верхней Индии. Но что-то в его произношении было необычно, – Гаррис не мог уловить, что именно.
Он внимательно вгляделся в индуса.
Тот осторожно перевел взгляд, и на секунду они встретились глазами, – индус и полковник, – точно померились силами. Дерзкая усмешка блеснула в глазах индуса, он отвел глаза.
«Опасный дьявол!» – подумал полковник.
– Откуда идешь? – еще раз резко спросил Гаррис.
– Издалека! – Всё тот же неопределенный кивок куда-то на север.
– Пенджаб?
Человек неохотно мотнул головой:
– Да. Панчанада.
И снова полковник насторожился.
Человек сказал не «Пенджаб», как говорят персы и коренные жители Пятиречья, а «Панчанада», то есть «Страна Пяти Рек». Так называют Пятиречье индусы северо-западной Индии, живущие по соседству с Пенджабом.
«Раджпутана!..» – подумал полковник.
В том, как индус стоял, вытянувшись, у косяка двери, полковник узнавал привычную манеру солдата. Высок, статен, широк в плечах, – таких крестьян набирали в Синде, в Раджпутане, по всей Верхней Индии. Они обычно дюйма на два выше ростом, чем солдаты-европейцы, ловки на ученье, выносливы в походе и очень хороши на парадах.
А эта непонятная смесь одежды: чалма, крестьянская патка, безрукавка и грязные лохмотья на бедрах!.. Гаррис готов был бы поклясться, что это – потерявшие цвет и форму обрывки солдатских панталон.
– Обыскать! – сказал полковник.
Голая волосатая грудь под безрукавкой, жалкая крестьянская сумка за плечами.
– Ничего! – сказал джемадар.
Человек улыбался, смотря в сторону.
И вдруг Гаррис остановил раскачавшееся кресло.
– Дай мне сумку! – сказал он.
Сумка была пуста, несколько сухих хлебных крошек на дне, и ничего больше. Но полковник выдернул перевязывавшую ее полоску кожи и поднял над головой.
– Сипай! Беглый сипай!
Полоска кожи была ремешком от солдатского подсумка.
На какую-то долю секунды лицо человека изменилось: стало опасливым, настороженным. И опять это притворно-тупое выражение.
– Какого полка? – кричал полковник.
Человек молчал.
– Я тебя повешу, мерзавца! Зачем ты пришел ко мне в линии?
– Земляков повидать.
Незнакомец смотрел теперь прямо в лицо полковнику и, не скрываясь, широко, откровенно улыбался, показывая странно укороченные, точно стертые железом передние зубы.
Полковник Гаррис соскочил со своего кресла.
«Зубы!..» – Какое-то неясное воспоминание шевельнулось в сознании Гарриса. Где это он слышал недавно: «зубы, перетертые веревкой»?.. Но мысль так и ускользнула, не успев стать ясной ему самому.
Гаррис махнул рукой джемадару.
– Уведи…
– Слушаю, полковник-саиб!
– Двойную стражу, – сказал полковник. – Отвечаешь ты!
