Опасные пути - [40]

Пирующие разошлись только под утро. Когда маркиз и Сэн-Круа направлялись к своей “квартире”, состоявшей из местечка у бивуачного огня и шерстяного одеяла, так как ночевать пришлось на поле битвы, — Сэн-Круа остановился перед длинным, высоким зданием. В окне, выходившем в сад, виднелся свет.

— Да ведь это — дом “римского доктора”, — сказал поручик. — Он уже не спит. Видели Вы его во время боя?

— Нет, но видел перед битвой; он был занят приготовлением перевязок, — ответил Бренвилье.

— Чем он может заниматься в такой ранний час? Пройдем еще немного… мы как раз очутимся у ворот!

— Оставьте этого неприятного человека! Не то он опять наградит нас мерзкими впечатлениями.

— А я хотел бы видеть его: этот странный человек очень интересует меня.

С этими словами Сэн-Круа перелез через ограду, а маркиз остался на дороге.

— Я буду ждать Вас у нашего костра, — сказал он и повернул в сторону.

Сэн-Круа взошел на крыльцо и принялся ощупывать дверь, но так как она не отворилась, то он вышел из-под навеса в монастырский сад. Взобравшись на груду камней, он попробовал заглянуть через окно в комнату доктора.

То, что он увидел, так поразило его, что, хотя его сердце сжималось непривычным чувством ужаса, он все-таки остался на своем месте, чтобы видеть все, что будет делать доктор.

В комнате горела лампа, спускавшаяся с потолка на железных цепях. Стол был выдвинут на середину комнаты. На нем лежало распростертое тело мужчины, руки, ноги и шея которого были привинчены к столу железными кольцами, так что лежавший, если только он вообще был еще жив, не мог пошевелить ни одним членом. Сэн-Круа не мог решить, труп это или живой человек; но ему казалось, что скорее — живой, так как доктор стоял перед телом и внимательно разглядывал его; кроме того, в рот лежавшего была вставлена воронка с длинной трубкой; через эту воронку доктор от времени до времени вливал в горло лежащего какую-то жидкость из небольшой бутылочки. Он употреблял свои капли с крайней осторожностью; после каждой влитой в воронку дозы он прикладывал к груди лежащего руку или ухо; иногда открывал какую-то книгу, прочитывал несколько строк и снова смотрел на тело. Если Экзили пробовал над телом и внутренние средства, то, по мнению поручика, оно не могло быть трупом. Скоро Сэн-Круа с ужасом увидел, что, несмотря на железные оковы, тело судорожно зашевелилось, приподнялось, шея напряглась, и из горла вырвался страшный, гортанный звук.

Эти проявления жизни по-видимому не произвели на доктора ни малейшего впечатления. Пока тело судорожно содрогалось, он положил руку на сердце своей жертвы, а его злые глаза внимательно следили за усилиями распростертой фигуры. Через несколько мгновений голова снова упала на стол, тело вытянулось, хрип в горле прекратился. Ужасный доктор равнодушно ощупал тело, приложил ухо к сердцу, потом снова раскрыл свою книгу, заглянул в нее, снова перевел взор на тело, со страшной усмешкой покачал головой, а затем, захлопнув книгу, отвинтил железные кольца.

Тело не двигалось. Сэн-Круа уже не сомневался, что теперь это был труп, что доктор каким-то быстрым и верным средством убил этого человека.

Экзили прибавил огня в лампе, достал футляр, а из него — два скальпеля. Ошеломленный всей предшествовавшей процедурой, поручик пошатнулся, качнулся вперед и ударил рукой в оконное стекло.

— Кто там? — крикнул Экзили, быстро опустив свою лампу. — Кто там подсматривал? Я пущу в него огненную стрелу сквозь стекло!

— Это я, Сэн-Круа! Один из тех офицеров, которые арестовали Вас в поле!

— А, шпионы! — закричал Экзили. — Вы подкарауливали? Столько ли любопытства высказали Вы, чтобы поближе познакомиться с неприятелем?

Он отворил в окне маленькую створку.

— Доктор, что Вы тут делали? Я просто поражен недоумением, ужасом…

— И любопытством, — подсказал доктор. — Очень верю. Всем Вам, господа, охота видеть чудесные излечения и поглядеть на диковинные вещи; но тут на сцену являются страх, отвращение и так далее! Если бы все так поступали, то мало кому можно было бы помочь!

— Но то, что я видел, было действительно ужасно! Вы и сами не можете отрицать, что это ужасно.

— А что Вы видели?

— Живого, прикованного к столу человека, которого Вы убивали каким-то средством.

Экзили вскочил в гневе, но тотчас же овладел собой.

— Во-первых, это был вовсе не человек, а просто — турок; мы не причисляем их к людям. Во-вторых, убить я его убил, но не по своей воле: я применил одно средство, чтобы спасти его от внутреннего кровоизлияния, которому он подвергся, упав вместе с лошадью; я принес этого человека с поля сражения. Он не хотел, чтобы я сделал над ним опыт моего лечения, и я привязал его к столу и заставил проглотить мое лекарство посредством воронки. Мне жаль, что лекарство вызвало смерть, но это всегда может случиться. Да и что значит какой-то турок, который все равно завтра был бы подобран, как пленный? Так он гораздо скорее избавился от ожидавшей его судьбы.

Сэн-Круа не нашелся, что возразить.

Доктор надвинул на голову свой капюшон и сказал с ударением:

— Я рассчитываю на Ваше молчание, поручик. Следует хранить врачебные тайны… Я не знал, что тут поблизости французы; иначе я завесил бы окно. Немцы и итальянцы гораздо суевернее и ни за что не подойдут близко к жилью “римского доктора”. Если я узнаю, что Вы болтаете про мои научные занятия, я вызову Вас на дуэль! Да, на дуэль! И дуэль будет состоять в том, что Вы выйдете против меня со шпагой в руке, а я — с флакончиком, наполненным некой жидкостью. Вы броситесь на меня со шпагой, а я только плесну Вам в лицо несколько капель из моего флакончика. Кто из нас после этого затихнет навеки, про то будут знать секунданты, которые понесут того, кто останется на месте поединка. Итак, берегитесь! Не вызывайте на бой тех сил, которые совершенно иначе действуют на сердце и желудок, чем Ваши шпаги и пистолеты! — и он гневно захлопнул окно.