Опасные пути - [237]

— Оставьте оружие, не то я позову на помощь, и за Вами начнется охота, как за зверем в лесу.

— Ты! Ты! Ведь ты осужден! Сам берегись!

— Да, я осужден, но если помогу маркизе Монтеспан поймать доктора Экзили, то не погибну, а наоборот буду совершенно свободен. Поняли?

Экзили гневно махнул рукой.

— Доктор, Вы погубили меня. Теперь Вам нужен товарищ: тайный союз на улице Бернардинов более не существует, члены этого сообщества отрекаются от Вас… Итак, возьмите меня в сотоварищи! Я варю снадобья почти так же хорошо, как и Вы; будем вместе работать. Желаете? А цирюльник Лавьенн будет в нашем союзе третьим. Люди высоко стоящие нуждаются в нас.

Экзили с угрожающим жестом поднял руку.

— Берегись, скотина, мешаться в мое ремесло! Берегись употреблять наследие Сэн-Круа! Помни, если ты еще раз попадешься мне, — ты пропадешь. Это великолепно! Ты навязываешься мне, мне, художнику своего дела? Да я раздавлю тебя, червяк! Твоя жизнь служит мне защитой: пока ты жив, я всегда могу доказать, что ты пускаешь в дело страшную науку, чтобы составлять яды и распространять погибель среди человечества.

— Берегитесь, хвастун! — воскликнул Морель, — еще каких-нибудь минут пять назад Вас искал здесь Дегрэ, которому маркиза Монтеспан обещала большую награду, если он захватит доктора-отравителя. Мы с Вами оба в немилости в Шателэ; я так же близок к Гревской площади, как и доктор Экзили.

Итальянец пробормотал какое-то проклятие и скрылся в кустах.

— Вот и еще одного поймал, — засмеялся Морель, — теперь за дело! — Он влез на перила. — Если все обойдется счастливо, вина падет на итальянца: его здесь видели, значит, он и есть убийца.

Засунув лом в щель ставней, он осторожно начал свою работу. Скоро они распахнулись, и он мог добраться до подоконника. Стекла упали со звоном; он прислушался, сжимая в кулаке тяжелый лом. Очевидно никто не слышал его. Он одним прыжком очутился в комнате и притворил за собой ставни.

Через мгновение из кустов вышел человек.

— Черт возьми! — пробормотал он, — кажется, я ясно слышал звон разбитого стекла; тут что-то неладное.

Человек вынул пистолет, но кругом все было тихо, и он вернулся в парк.

Морель воспользовался этим временем, чтобы вернуться тем же путем. Он погасил фонарь и выскочил из окна на мостик; но человек с пистолетом был по-видимому недалеко, так как в ту же минуту очутился возле него.

— Эй, сюда! Воры! — закричал он и выстрелил. — Морель! — вскрикнул он, узнав разбойника при вспышке выстрела; но бродяга бросился бежать через лужайку, и, хотя стрелявший — это был Дегрэ — погнался за ним, Морель успел скрыться в густой изгороди.

Выстрел и крики Дегрэ привлекли людей; слуги бросились в павильон. Ставень на окне оказался оторван, стекла разбиты; несколько стульев было перевернуто, дверца одного шкафа открыта. Оказалось, что пропало несколько серебряных предметов, а в открытом шкафу находилась только домашняя аптека.

— Это был этот мерзавец Морель, — сказал Дегрэ, — он опять орудует вместе с Экзили, иначе с чего бы им вместе появиться в Сэн-Клу?

* * *

День, наступивший после шумного праздника, Генриетта Орлеанская посвятила прогулкам по парку в обществе своей подруги де Верг. Герцогиня была очень бледна.

— Это — последствие вчерашних волнений, — сказала де Верг.

Дамы болтали о том, как прекрасен мир, как много в нем радостей.

— Но ведь я несчастлива, — сказала герцогиня, прислоняясь к плечу своей подруги, и в ее глазах сверкнули слезы.

Де Верг постаралась рассеять мрачные мысли Генриетты.

— Посмотрите-ка, — сказала вдруг герцогиня, — что это там мелькает? Какой-то белый образ? Стойте! Вот он пропал…

— Пойдемте в замок, Ваша светлость, Вы взволнованы, Вы больны.

Герцогиня позволила увести себя в комнаты. Чтобы развлечь ее, ее уговорили отправиться в нижний этаж, где английский художник писал портрет с герцога Орлеанского. Герцогиня горько улыбнулась, а потом вдруг сказала:

— Мадам де Верг, принесите мне стакан цикорного настоя.

Настой принесли. Герцогиня поднесла стакан к губам и быстро выпила. Проглотив последние капли, она тяжело вздохнула.

— Боже мой! Боже мой! — прошептала она, и как бы от прикосновения волшебной палочки ее лицо вдруг страшно изменилось: она побледнела, задрожала и, казалось, вдруг постарела на десять лет. — Помогите!.. Умираю! — вскрикнула она, падая.

Ее положили на постель, позвали врача; он сомнительно пожал плечами. Нарочные полетели в Париж и в Версаль. По всему замку раздавались вопли:

— Герцогиня умирает!

Смертельный ужас овладел герцогом Орлеанским; он бросился на колени у постели своей супруги.

— О, Вы никогда не любили меня! — простонала страдалица. Ее губы дрожали, глаза закатились, на лице выступил пот.

Доктора Гефлен и Фагон нашли симптомы крайне подозрительными. Явился третий врач, Эспри; все трое решили, что герцогиня Орлеанская отравлена.

“Отравлена”… “Отравлена”… Эти слова встретили короля, примчавшегося из Парижа. Людовик задрожал, едва мог подняться по лестнице замка и боязливо прошел через ряд покоев. В комнате больной собрались ее муж-герцог, госпожа де Верг, де Лафайетт и врачи. Вслед за королем явились королева и маркиза Монтеспан.