Опасные пути - [212]

Король быстро обернулся и воскликнул:

— Граф Лозен! Ты опять испытываешь мою доброту к тебе! Твои слова доказывают, что ты опять осмелился вмешиваться в тайны твоего короля!

Но Лозен уже достаточно привык к таким вспышкам. Он поклонился и спокойно ответил:

— Государь, я желал бы, чтобы всякий, проникший в какую-либо Вашу тайну, был так же скромен, как я.

Король широко раскрыл глаза и отбросил стул, чтобы дать исход своему гневу.

— Что это значит, граф? Неужели все знают о событии, которое я желаю держать в тайне?

— Именно так, государь.

Король щелкнул пальцами и резко сказал:

— Ну, я расследую это!..

— Государь, — возразил де Лозен, — к чему это может послужить? Вы, Ваше величество, напрасно желали скрыть такое важное событие от Ваших верных слуг. Оно только в таком случае могло бы остаться тайной, если бы маркиза Монтеспан, порадовавшая теперь Вас рождением сына, уже давно удалилась от двора. Если же к знаменитым врачам приходят замаскированные дамы и ведут их с завязанными глазами к нуждающимся в их помощи больным; если Вы, Ваше величество, сами присутствуете при событии, после чего подвергаетесь на улице нападению мошенников, то каким же образом, осмелюсь спросить, может все это остаться в тайне? Я нисколько не сомневаюсь, что две дамы знают даже все подробности; это — ее величество королева и герцогиня де Лавальер.

Король в величайшем волнении прошелся по комнате; потом вдруг остановился и резко приказал:

— Завтра, в это время, Пикар должен сидеть в Бастилии, а доктора Клемана выслать из Парижа!

— Простите, Ваше величество, но это было бы не по-королевски и явилось бы опасной мерой. Нельзя думать, чтобы именно эти лица разболтали то, о чем должны были молчать; разве третье лицо не могло угадать эту тайну?

— Но откуда же узнал об этом граф де Лозен? — горячо воскликнул король.

— О, я?.. Я, государь, узнал магическим способом, посредством волшебного зеркала, в котором увидел все это.

— Что за глупости, Антуан! — несколько мягче возразил король.

— Нет, государь, я именно так узнал обо всем.

— И кто же чародей?

— Итальянец Экзили, государь.

Король вздрогнул.

— Опять этот ужасный человек! Куда ни обернусь, я везде наталкиваюсь на него! Он — глава шайки отравителей! Он отравил своими лекарствами мою мать! Это у него была та зловредная книга!

— Да, государь, это — правда, — ответил Лозен, слушавший с напряженным вниманием, — я слыхал об этой книге, источнике всех зол и бедствий. Этот человек по-видимому был увлечен на свой преступный путь именно этой книгой. Но откуда она попала к нему? Конечно он сначала употреблял яды, как лекарства, но потом, вероятно, соблазнился и стал преступником… Ах, государь! Надо иметь огромную веру и огромную власть над собой, чтобы, имея в руках такие средства, оставаться незапятнанным! Человек, обладающий такими всесильными средствами, должен считать себя полубогом и часто иметь случаи применять свою власть. Гораздо больше грех тех, кто допустил эту книгу появиться на свет Божий… Кому принадлежала она ранее? Неужели ее обладатель не подозревал ее страшного значения? А если он подозревал, то почему же не предал ее сожжению? Человек, из рук которого она вышла и пошла бродить по свету, попав затем в руки Экзили, — виновнее всех. Да постигнет его Ваш гнев, равно как и проклятия народа и всех образованных людей.

— Ты прав, — сказал король, — если бы книга была уничтожена, доктор-отравитель не мог бы совершить свои ужасные злодейства.

— И если откроется, кому принадлежала книга, — продолжал Лозен, — Бог знает, государь, кто еще окажется принадлежащим к ужасному союзу. Маркиза Бренвилье имела много знакомых в обществе…

— Ты знаешь больше, чем хочешь сказать мне! — воскликнул король, — ты все намекаешь на сношения между отравителями и нашим обществом! Я об этом ничего не хочу знать, я и так уже сделал ужасные открытия.

— Государь, — твердо сказал де Лозен, — если откроется, кто был настолько легкомыслен, настолько лишен всякой совести, что допустил существование этой книги, то, когда это станет известно возмущенному народу, Вы не должны будете щадить кого бы то ни было! Ибо правитель, который, вступая на престол, клялся даже дуэли преследовать и наказывать рукой палача, не может оставлять безнаказанным истребление целых родов преступными средствами, хотя бы поставщиками этих средств оказались его лучшие друзья! Будь я в числе этих людей, я никогда не осмелился бы вымаливать у Вас, Ваше величество, милости и покорно понес бы наказание, которое Вы, как государь, должны были бы наложить на меня, чтобы доказать свое беспристрастие.

— Ты положительно бесишь меня, Лозен! — сказал Людовик, расшвыривая по столу бумаги, — с меня уже довольно ужасных известий! Мой суд будет строг, ведь я дал слово! Но… это удивительно… ты сам, кажется, находишься в сношениях с отравителем? Может быть, ты уже давно знаешь его? Где ты видел его?

— Я велел провести себя в его тюрьму, так как хотел оказать услугу Вам.

— Через итальянца?!

— Да, государь. Мне известно, что здоровью и даже жизни маркизы де Монтеспан грозит опасность. Мне известно, какой это был бы удар для Вас, Ваше величество.