Опасное увлечение - [18]
Он полагал, что ему недостает этого неотъемлемого элемента.
Смерти он не боялся. Жизнь не ценил. Ничего не любил, и поэтому не страшился боли или потерь.
Так почему он гнал себя по улицам предрассветного Лондона? Почему не чувствовал кожи? Или дыхания в легких? Этот трепет был признаком того, что тело вырубилось или сделалось сильнее?
Над мраком бури проносились образы. Озеро крови размером с тюремную камеру, растущее с каждым новым трупом, который он в него бросил. Большие прекрасные цвета черного мрамора глаза светились последним проблеском жизни в сопровождении громких аплодисментов. Маленький мальчик смотрел, как умирает его мать. Что он сделал? Что недоделал? Какова стратегия его следующего шага?
«Пожалуйста, не троньте моего сына».
Его грудь стеснилась так резко, что он ахнул, стремительно прижал к ней руку.
Ему нужно подумать. Он слишком рассеян, слишком зажат. Его бесило то, что можно быть одновременно отделенным от своего тела и заключенным в его тюрьму. Ему нужно сосредоточиться, нужно освободиться, и точно знал, где это удастся сделать.
Повернув влево, он пересек Лаймхаус-стрит и нырнул в так называемую Тополиную аллею. Не из-за листвы, а из-за небольших хибарок из древесины тополя.
Запах нездешних специй, уличные торговцы, жарящие на шампурах необычные деликатесы, животные в загонах и неочищенные сточные воды, мешающиеся с тем, чему лучше оставаться в тени и тумане.
Экзотическая еда была отнюдь не единственным лакомством. Миниатюрные женщины с иссиня-черными волосами в халатах мерцающего шелка манили из наполненных сладким ароматным дымом белых палаток, между которыми, шатаясь, брели люди, одурманенные разного рода излишествами. Опиум, алкоголь, обжорство, секс за деньги — здесь, на азиатском рынке, можно было купить все, и Арджент, ни к чему не пристрастившись, все это вкусил.
Бежать Арджент не мог, потому что на рынках и в трущобах даже в столь ранний предутренний час было слишком многолюдно. Даже когда он шел, люди были повсюду. Арджент выделялся ростом везде, но здесь, в азиатском квартале, он бросался в глаза, как пламя в темноте. Его провожали взглядом, но он не смотрел ни на кого. Он вообще не опускал глаз.
Глядеть прямо в глаза он избегал всегда. Смотрел он сквозь них или упирался взглядом в переносицу. Поступал он так, считая, что в глазах жила сама жизнь. Понял он это давно. И увидев однажды, как жизнь из них уходила, он не мог от этого видения избавиться. Всякий раз, когда засыпал. Или иногда, моргая, словно оно вытатуировано на веках.
Любой, с кем он встречался взглядом, мог оказаться его потенциальной жертвой. Сначала эта мысль его нервировала, а потом перестала. Наоборот, стала привлекать. Сделала его сильным. Как бога. С возрастом он понял, что чувствовал себя живым, только отбирая жизнь.
И это пришло с опасностями собственной жизни.
В наслаждении убийством не было стыда, но для некоторых оно сделалось одержимостью, своеобразной наркоманией, а Ардженту не хотелось зависеть ни от чего.
Потому для заполнения пустоты ему служили другие средства.
— Я тебя знаю, — еле слышно окликнул его нежный голос из одной шелковой палатки. — Тебе нужна девушка, которая встанет на четвереньки.
Арджент повернулся, опустил взгляд и посмотрел на миниатюрную женщину с длинными-предлинными черными волосами и кричаще красными губами, нарисованными на столь сильно выбеленном лице, что оно едва отличалось цветом от палатки.
Она была права. Он брал женщин только сзади. Им он тоже в глаза смотреть не хотел.
Подойдя к нему, она скромно положила руку на рукав его куртки.
— Я встану перед тобой на четвереньки, — хриплым голосом предложила она. — Я не боюсь, как другие девушки.
«Она сказала, что сегодня…»
— Возможно, в другой раз, — оттолкнул он ее.
Сегодня вечером он искал другой порок. Перед собой на четвереньках ему хотелось видеть другую женщину…
Боже, что с ним сделал этот образ. Милли Ли Кер наклонялась к нему, ее сливочная кожа обнажалась, и ее тело принимало его.
«Черт».
Ему необходимо от этого как-то освободиться, или он сгинет тут в холодной лондонской ночи.
Открылась дверь, и двое мужчин вытащили полуголое тело, чтобы бросить его в канаву истекать кровью. Арджент понял, что нашел подходящее место. Кивнув одному из служащих дома, которого знал много лет, он заметил в его глазах алчный блеск.
— Ты дашь мне время сделать ставки? — спросил мужчина, сбросив ношу и вытирая о брюки грязные руки.
— Если ты устроишь мне бой, я дам тебе шесть процентов от выигрыша.
Вытянув из кармана портмоне, Арджент бросил все содержимое этому человеку по имени Вэй Пин и по расшатанной лестнице поднялся в дом без номера.
В трех полетах от земли, в глубине здания, звук оглушал настолько, что из-за него не было слышно бурю. Мужчины. Сотни. Кто в белых галстуках, а кто в лохмотьях, но все кричали, исходили потом и орали на бойца, за которого рисковали своими деньгами.
Пройдя склонившись под косяком двери, Арджент кивнул толстому китайцу Пан Ли, арендовавшему здание у Дориана Блэквелла, бывшего в доле бизнеса. Мужчина поднял два пальца, вопросительно изогнув бровь.
