Опасное окружение - [162]

Он кивнул и поцеловал мою руку.

– Да. Я сделаю, как вы просили. До свидания, Элиза.

Меня охватило черное отчаяние. Жоржетта выиграла.

Я потеряла Гарта. Ей удалось нас разлучить, скорее всего навсегда. Я представляла себе ее торжествующую улыбку на бледном лице, такую же, как тогда, когда Ник-Старьевщик увозил меня в ночь. Как, должно быть, она рассвирепела, узнав, что я не только жива, но и снова с Гартом.

Я вздохнула. Сил не было даже на слезы. Жизнь была так несправедлива ко мне: как только мне казалось, что последний кошмар рассеялся, другой, еще более жуткий, еще более чудовищный, разрастался, обволакивая меня. Как сказал Левинсон о Жоржетте? Ах да, она хочет уничтожить меня. А если даже меня оправдают? Кем я буду? Снова любовницей Гарта? Да, и больше ничем. Мы никогда не убежим вместе. Все это мечты, навеянные любовным дурманом. Опьянение страстью проходит, и мечты тают под жестким светом необходимости. Я буду его, пока он не оставит меня ради нового приключения, новой женщины.

Если он действительно любит тебя, подсказывал мне внутренний голос, он должен развестись с Жоржеттой и жениться на тебе. Скандал не должен его испугать. Он должен быть выше всех условностей. Если любит.

Медленно тянулись дни до суда. Один день походил на другой как две капли воды. Лафиту не разрешили видеться со мной, но он каждый день посылал корзины с едой и вином, которые, перед тем как передать мне, тщательно осматривала стража. Еще он посылал мне письма, в которых пересказывал городские сплетни, книги и даже французские газеты. Но от Гарта я не получила ни одной записки. От него вообще не было вестей. С глаз долой, из сердца вон, как говорится. Гарт был слишком деятельным, слишком горячим мужчиной, чтобы ждать заключенную в тюрьму любимую. Наверное, он завел себе новую любовницу или даже целую дюжину. Марию, Луизу или Аннет.

Суд начался второго февраля. Левинсон спрашивал меня, стоит ли просить об отсрочке, но я отказалась. Я была на четвертом месяце беременности и не хотела, чтобы мое положение стало очевидным. Я не хотела, чтобы мой ребенок стал объектом жалости и сочувствия. Где моему малышу предстоит увидеть свет? В тюрьме? Дадут ли ему вообще возможность родиться, если меня приговорят к казни? Надо ли мне просить Гарта, чтобы он взял ребенка к себе? Но в таком случае моему малышу предстоит расти под одной крышей с Жоржеттой. Нет, уж лучше убить и его, и себя.

Когда я вошла в зал суда, по толпе пробежал возбужденный шепоток. Я поискала глазами Гарта и, не увидев его, потеряла всякий интерес к ходу процесса. Я была безучастна к происходящему действу, пока знакомый голос не проревел откуда-то сзади:

– Скажи этим ублюдкам правду, Элиза, они должны тебе поверить!

Клич Доминика был подхвачен остальными пиратами.

– Не позволь им повесить тебя за то, что ты не совершала! – кричал один из них. – Мы спасем тебя, Элиза! Не бойся!

Послышался шум падающих стульев и выстрелы. Мои друзья хотели мне помочь, но их быстро успокоили стражи порядка. Прямо в зале был выдан ордер на их арест, и баратарианцев отправили за решетку. Этим же вечером мои тюремщики перевели меня в другую камеру, чтобы пираты не смогли до меня добраться.

– Я знаю, что они хотели как лучше, – говорил мне позднее Левинсон, – но получилось как нельзя хуже: они фактически провалили дело, настроив против вас суд. Прокурор ухмылялся как крокодил, разве что зубами не щелкал. И еще, я не знаю, где Гарт. Я его уже несколько дней не вижу.

– Не важно, Говард, – сказала я. – Не расстраивайтесь.

– Не понимаю, – удивленно сказал адвокат, уставившись на меня во все глаза. – Вы что, не хотите на свободу?

Я ответила не сразу.

– Наверное, все пленники хотят вырваться на свободу. Но если говорить о моем теперешнем состоянии, то мне как-то безразлично, что из этого выйдет. Гарту все равно, что со мной. Если бы это было не так, он был бы здесь, он перетряхнул бы небеса и землю, чтобы спасти меня.

– В этом-то и причина его отсутствия, – сказал адвокат с чувством, но не очень уверенно.

– Конечно, Говард, – улыбнулась я. Он ушел, покачивая головой.

На следующий день заслушивали свидетелей обвинения. Джеймс, старый привратник Фоурнеров, под присягой показал, что я грозилась убить Жака, и все члены семейства дружно закивали, даже Колетт, виновато посматривая на меня, повторила те же убийственные для меня показания. Левинсон старался обратить внимание суда на столкновение на лестнице, но, видимо, никто, кроме Арнольда, не знал, что меня толкнул Жак, а Арнольд, естественно, солгал, невзначай заметив, что я была слегка пьяна. Чем дальше продвигалось слушание, тем более мрачным и озабоченным становился мой адвокат. Свидетели укрепляли присутствующих в мысли, что обвиняемая – шлюха и злодейка, а бедный Жак – невинная жертва. Со временем я уже даже перестала обижаться. С самого начала я предчувствовала, чем это для меня закончится, и вникать в подробности для меня значило еще больше усугублять боль.

По окончании третьего дня слушаний в мою камеру пришла Жоржетта.

– Как мило с вашей стороны принять меня, – заявила она, брезгливо осматриваясь.