Опасная находка - [7]

Мы уже играли в эту игру раньше, вот только на самом деле это вовсе не игра. Или игра? Игра разума, возможно.

На самом деле он спрашивает: «Это по-настоящему?» Ведь все так хорошо, что обязательно должен быть какой-то подвох, ошибка. Я, наверное, лгу. А я лгу?

Я задумываюсь на секунду. Позволяю мышцам лица расслабиться, пока он изучает меня. Позволяю зрачкам сузиться, как вселенная, и спокойно отвечаю:

— Нет.

Нет, я не настоящая. Это страшно. И я делала это всего несколько раз. Делала лицо совершенно пустым. Заставляла себя исчезнуть. Словно сбрасывала настройки телефона к заводским.

— Нет, я не настоящая, — произношу я с пустым и открытым лицом. Все должно выглядеть так, словно я говорю это всерьез.

Эффект лучше, когда все кажется реальным.

Его глаза вспыхивают, взгляд пытливо изучает мое лицо в поисках подсказки, трещинки, за которую могло бы зацепиться понимание. Но там ничего нет. Я исчезла.

Я знаю, что он волнуется. Что в глубине душе его грызет мысль о том, что однажды я могу исчезнуть. Уйти. Что все это было не всерьез.

Однажды утром он проснется, и все в доме будет прежним, только меня там не окажется. Мне знаком этот страх, я вижу его проблески на лице Марка в те моменты, когда мы выбираемся куда-то с друзьями или оказываемся в разных углах заполненной людьми комнаты. Я ловлю этот взгляд и понимаю, что он настоящий. Я понимаю это по его лицу. И мне этого достаточно.

Я позволяю улыбке стать видимой, и он вспыхивает радостью. Он смеется. Покраснев от эмоций, я тоже смеюсь, и тогда он берет мое лицо в ладони, прижимаясь губами к моим губам. Словно я выиграла гонку. Словно я вернулась с войны. Я молодец. Боже, я люблю тебя, Марк. Он затаскивает меня в камыши у солончакового болота, и мы трахаемся — отчаянно, вцепляясь друг другу во влажную кожу и комкая шерсть свитеров. Когда он кончает, я шепчу ему в ухо:

— Я настоящая.

3

Понедельник, 11 июля

Телефонный звонок

В прошлом году я наконец получила финансирование для своего первого сольного проекта от благотворительного фонда помощи заключенным. И теперь, после долгих лет исследований и планирования, все детали начинают складываться в картину, мою собственную полнометражную документальную картину. Я сумела закончить все подготовительные этапы, берясь попутно за фрилансерские проекты, и через девять дней мне предстоит начать съемку личных интервью. Я вложила в этот проект слишком много личного и отчаянно надеюсь, что все детали сложатся, как надо. Планирование может довести лишь до определенного этапа, после чего остается только ждать и смотреть, что выйдет. Это важный год. Для меня. Для нас. Фильм, свадьба — все, казалось, совпало. Но я искренне считала, что нахожусь в той волшебной точке своей жизни, когда все планы, которые я начала воплощать в двадцать лет, наконец финишируют одновременно, словно я каким-то образом намеренно все организовала, хоть я и не помню никаких осознанных попыток это сделать. Наверное, просто так устроена жизнь — сначала ничего, а потом все сразу.

Идея фильма вообще-то очень проста, она пришла ко мне однажды вечером, когда я рассказывала Марку о том, каково это — учиться в школе-интернате. Ночью, после того как выключали свет, мы, девочки, часами разговаривали в темноте о том, что будем делать, когда вернемся домой. Что мы будем есть, когда сами сможем выбирать еду. Мы без конца фантазировали об этих обедах. Мы были одержимы йоркширскими пудингами с подливкой и коктейльными сосисками на палочках. Мы представляли, что наденем, когда наконец-то сами сможем выбирать одежду, и куда пойдем, что будем делать, когда окажемся на свободе. А потом Марк сказал, что по описанию это очень похоже на тюрьму. Мы мечтали о доме точно так же, как о нем мечтают некоторые заключенные.

Вот так и появилась идея документального фильма. Очень простая. Фильм покажет судьбу трех заключенных во время и после тюремного срока, в формате интервью и съемок скрытой камерой: две женщины и один мужчина будут делиться своими надеждами и мечтами о свободе до и после освобождения. Сегодня мне предстоит последний ознакомительный телефонный разговор с заключенным, затем я буду проводить личные интервью с каждым из трех участников — в тюрьме, до их выхода на свободу. До сих пор я уже несколько раз разговаривала с каждой из обеих кандидаток, а вот получить доступ к мужчине-заключенному оказалось куда сложнее. Сегодня наконец состоится этот дорого обошедшийся телефонный звонок. Я жду звонка от Эдди Бишопа. Того самого Эдди Бишопа, одного из последних оставшихся в живых гангстеров лондонского Ист-Энда. Стопроцентно аутентичного гангстера, с «изрублю топором на куски», ночными клубами-казино и рифмованным сленгом кокни. Изначально он был членом банды Ричардсонов, а позднее стал лидером самой большой криминальной банды Лондона, действовавшей на южном берегу реки.

Я смотрю на домашний телефон. Он не звонит. А должен бы. На часах 1: 12, и я жду звонка из тюрьмы Пентонвилль уже двенадцать — нет, уже тринадцать — минут. Звонки других моих героев, Алексы и Холли, раздавались минута в минуту. Я размышляю, в чем может быть проблема, и молюсь, чтобы Эдди не слился, не передумал. Я молюсь, чтобы не передумало руководство тюрьмы.