Опаленные войной - [4]

— …Шелудивый мерин. Видно, что на своих спину гнул, а туда же — в завоеватели.

— Тише.

— Они и не то слышат. Вчера у Ключей, а потом со стороны лукашинских — эвон где! — великая стрельба была.

Почти детский голос:

— Брат Санька сказывал, будто сам видел: танки паши лесом пошли и теперь вражинам ни взад, ни вперед…

— Дай бог.

Эти разговоры, чужие и враждебные, фельдфебелю приходилось слышать часто, но он давно понял, что ожесточаться от них так же бессмысленно, как ожесточаться от здешних морозов и трудных дорог. Равнодушно спросил конвойного:

— О чем они говорят?

— Эти? — Шмегглиц пожал плечами, по ответил уверенно: — О жратве, только о жратве. О чем они могут говорить?

Фельдфебель удовлетворенно кивнул. Ответ даже развеселил его. Наверное, хорошо, что существуют эти шмегглицы. Они будут всегда в ответе… Но другой разговор насторожил его:

— Вера Ивановна, а они знают, что их побьют?

— Многие из них до глупости послушны. Другие знают. Но и те не лучше первых: до поры исправно убивают и грабят.

Он уже приметил эту женщину. Наверное, из учительниц. Что ж, она права: сегодня он сообщит о ней в полевую жандармерию.

Наступал полдень. Со стороны полевой кухни пахло картофельным супом. Там уже стоял с котелками солдат из караульной команды. Фельдфебель тоже почувствовал голод, но прежде пошел в сторону овощехранилища, к телефону.

— Майора Кильбера, — приказал он телефонисту.

Тот засуетился около аппарата, но скоро виновато вытянулся перед фельдфебелем:

— Связь прервана…

Фельдфебель посмотрел на него подозрительно.

— И, надо полагать, давно, э?

— Никак нет. Только что звонили, что русские танки…

— Тем более! Какого дьявола!..

— Оснований для тревоги никаких…

И в этот момент издалека послышался протяжный автомобильный сигнал. Машина быстро приближалась и гудела не переставая, призывно и тревожно.

— Что? Что это?

— Не могу знать…

Фельдфебель проворно выскочил наружу. Все вокруг оставалось спокойным, только двое солдат, взобравшись на овощехранилище, настороженно смотрели в сторону леса.

— В чем дело?!

Солдат с посеревшим лицом пробормотал:

— Партизаны…

Заломски не поверил.

— Вздор!

Машины не было видно, но сигнал нарастал и пугал.

И фельдфебель не выдержал:

— Тревога!!

Солдаты вмиг исчезли.

Грузовик стремительно выскочил из-за леска. Большая скорость не позволила шоферу сделать резкий поворот, и машина проскочила глубокую воронку. Кузов сильно подбросило, несколько ящиков перелетело через борт.

— Проклятье! Он свихнулся! Он забыл, что везет!

Фельдфебель огляделся. Поблизости был только телефонист.

— Остановить!.. Пристрелить к дьяволу!

Солдат понял. Схватив автомат, побежал навстречу машине.

Сигнал звучал исступленно. Но был уже слышен другой звук, и страшная догадка парализовала фельдфебеля. Он видел, как телефонист побежал в другую сторону, в открытое поле. И было понятно почему: за грузовиком с леденящим сердце рокотом гнался советский танк.

Он приближался. В этот момент фельдфебель еще помнил, что должен предотвратить беду, дать какую-то команду. Но рядом — никого. Только за бугром виднелись пестрые платки женщин.

Наконец сигнал умолк — это шофер бросил машину и побежал вслед за телефонистом.

Когда танк остановился и должно было произойти самое страшное, фельдфебель поборол оцепенение и сорвался с места.

Первый взрыв прижал его к земле, но он знал, что это только начало: взорвана машина, а сейчас русские танкисты увидят в прицеле штабеля…

Он бежал к женщинам. Ему почему-то казалось, что только среди них, русских, он может быть в безопасности, что их-то наверняка минует беда.

Он был совсем рядом, мог рукой дотянуться до торчащего из ямы карабина Шмегглица, когда земля всколыхнулась, за бугром взметнулось в полнеба пламя, и страшный грохот, казалось, выпотрошил ему голову. Он успел подумать, что и на этот раз опасность позади, но что-то тяжелое, как кувалдой, ударило ему в спину.

…Совсем близко прошел танк. Без страха смотрели ему вслед женщины. Из ямы донесся голос:

— Бабоньки, поднимите… Хочу видеть их.

Раненую подняли.

— Ой, славно, бабоньки!..

Ее осторожно положили на ватники и, плотно окружив, понесли.

Женщин никто не остановил.

Наконец и Шмегглиц выбрался из ямы. Склонился над фельдфебелем, рассмотрел на спине залитую кровью вмятину, розовый позвонок. Покачал головой.

— Это конец, фельдфебель, это конец.

Но поймал на себе живой взгляд, испугался.

— Конечно, я не доктор, но… на всякий случай, если что надо передать…

Фельдфебель Заломски умер, пока солдат раздумывал: надо ли возиться с безнадежным начальником или сразу отправиться на поиски обеда, потому что от кухни не осталось и следа.

6

Полковник расхаживал по комнате и говорил раздраженно:

— Да, вас туда никто не посылал, Лемм, это ваша инициатива. Но вы присутствовали там. Как старший, как офицер.

— Да, господин полковник.

— Даже Цейгер не может поделить ответственность с вами: он убит.

— Я готов нести ее один.

Старик сердито уставился на офицера.

— Гм… Я приму, конечно, к сведению, что вы не пытаетесь оправдаться… Не ожидал, черт побери, что русские так легко могли провести вас!

— Танк был слеп, господин полковник.

— Слышал! К дьяволу! Вы сейчас смеете это утверждать, когда погибла команда, разгромлена автоколонна, взорван склад. И это далеко не все, что мы знаем! Штаб лихорадит, и я вынужден подтянуть сюда дивизию… Ну, что вы на это скажете?