Онтология взрыва - [43]

"Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям." - говорит князь Андрей Пьеру Безухову в "Войне и мире". "Мой дом" - говорит князь Андрей, и Москва для него тоже "моя", и оскорбили и оскорбляют его французы как русского, то есть как носителя особой и неповторимой русской этнической рациональности. Французы стали для него преступниками потому, что стали угрожать его праву быть таким носителем, то есть, праву быть самим собой. (Хотя, понятно, сами французы во главе с Наполеоном и Шовиньи преступниками себя не считали. Наоборот, они считали себя героями - они воевали за могущество французской идеи. Вот пример рационального релятивизма, обязательного условия для конфликта.)

Война начинается там, где одна рациональность заявляет свои права на жизненное пространство другой рациональности, стремясь подчинить его себе, часто несмотря на то, как мало на первый взгляд они различаются. Так же, как один вид животных стремится либо сохранить, либо приумножить свое жизненное пространство, но уж никак не поступиться им, потому что оно обеспечивает соответствующую своим размерам вероятность выживания вида, так и для рациональности экспансия - средство, которым достигается ее максимальная устойчивость.

Когда в середине 13-го века над раздробленной и разрушенной татаромонгольским нашествием, а потому сильно уязвимой Русью по-прежнему нависали две угрозы - с востока и с запада, именно логикой сохранения самобытной этнической рациональности пришлось руководствоваться Александру Невскому в его геополитическом выборе. В силу слабости своих возможностей будучи вынужден выбирать наименьшее из зол, он шел на соглашения и уступки в отношениях с восточной угрозой русскости, и без долгих размышлений разбирался с западной всей силой своего оружия. Дело в том, что в действительности угроза с востока была в большей степени угрозой экономических и, может быть в какой- то степени политических потерь, но в самой меньшей степени ее можно было назвать угрозой культурного поглощения. В угрозе же с запада присутствовал весь спектр потерь, и последняя из трех перечисленных была представлена едва ли не с самой большой силой.

Позднее политическую логику Александра Невского по сути дела продолжил московский князь Иван Калита. Ведя дипломатическую игру с Золотой Ордой, он начал процесс объединения русских земель как процесс политического укрепления русскости (для него, а в принципе и для нас неважно, какими способами он этого добивался - выигрышная политическая цель всегда бывает обеспечена стихией, а "С стихией божией царю не совладеть"). Тем самым оригинальная русская этническая рациональность получила определенный запас устойчивости, который затем был развит.

Та особая геометрическая составляющая, которая обеспечила исторический путь русской этнической рациональности, оказалась одним из многовековых залогов устойчивости пространства рациональностей, в то время как многие этносы история "рассосала". Примеры из человеческой истории, на которых построены, например, теория "вызова- ответа" А. Тойнби или этногенеза Л. Гумилева, хорошо описывают мировой океан рациональностей, когда штормовой, когда спокойный, но всегда живой, способный с легкостью поглотить в свои глубины или наоборот, долго держать на своих волнах. (Для Сартра этот океан - мутная бессмысленность существования, в которую заброшен человек, но это, конечно, не так. Море и все, что в нем происходит, имеет свою логику, пусть и очень сложную, и океан рациональностей, в котором в постоянных состояниях взаимодействия и конфликта находятся способы воспринимать мир - тоже.)

Рациональности в своем мире живут, эволюционируют и умирают, как виды в животном мире. А мы, как это естественно для жизненного мира, в той же степени, что являемся носителями собственных, индивидуальных рациональностей, вмещаем в себя и рациональности групповые, в пространства которых мы вовлечены геометрией Универсума. (В том числе мы представляем и некую глобальную групповую рациональность, ту, которая отражает весь горизонтальный слой, временной слой рациональностей.)

Человек живет в постоянном состоянии одновременных взаимодействия и конфликта в себе сразу нескольких рациональностей, и одной из самых напряженных коллизий, обеспеченных таким его состоянием, всегда было и остается напряжение между рациональностями индивидуальной и групповой. Все трагедии мира, можно утверждать без риска ошибиться, построены на этом напряжении. И Ромео, и Гамлет, и Акакий Акакиевич, и мадам Бовари в полной мере отражают тот факт континуумального мира, что фронт между этими геометрическими разновидностями рациональности проходит внутри героя, вовлеченного в конфликт. В этом смысле можно сказать, что герой Сартра и Камю (не Сизиф, конечно, а тот, кого принято называть обычным человеком) боится самого себя, когда боится бессмысленности мира.

Бессмысленность - это вполне рациональный феномен, то есть из той области, где сталкиваются рациональности, образуя особенный и непредсказуемый вкус жизни, не описываемый Госпланом, десятью заповедями и моральным кодексом строителя коммунизма. Когда иррационалистическая традиция мировой мудрости, запущенная заметно повзрослевшим 19-м веком и открывшая для процедурного использования понятие витальности, заявила о своих правах в логике вещей, она лишь смутно догадывалась, какую онтологическую цену имеет этот особый вкус жизни. Бессмысленность - это то же, что и иррациональность, а мы знаем, что иррациональность в конечном счете оборачивается рациональностью - все зависит от сложности геометрии оценочной среды.