Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений) - [23]

Как и в случае со Спинозой, трансценденция здесь подавляет трансгрессию, хотя делается это в менее резкой форме, нежели в большинстве метафизических систем. В философии Спинозы и Лейбница достигается определенный компромисс между трансценденцией и трансгрессией – компромисс, в котором приоритетное положение занимает трансценденция. Учение Ницше, в свою очередь, реализует тенденцию принятия и осмысливания трансгрессии исходя из нее самой: трансгрессивные феномены (ein Bruchstück, ein Rätsel, ein grauser Zufall) представляют собой необходимый материал для созидающей и преобразующей воли к власти. Но такой проект осуществим только при условии допущения перспективного характера существования, не подавляемого извне устанавливаемой метаперспективой, о чем мы уже говорили выше в связи с рассмотрением системы Спинозы. Гетерогенность и множественность в этом случае должны раскрываться не в качестве следствия неадекватности нашего знания божественной метаперспективе, но как множественные пути, порождающие сами из себя высшие единства, которые выступают в качестве аттракторов. В философии

Ницше одним из таких аттракторов является сверхчеловек – перспектива, создаваемая в качестве точки схождения многообразных, расходящихся способов бытия человека, но не предшествующее этим способам субстанциальное единство. У Спинозы и Лейбница множественность и гетерогенность есть следствие существования высшего порядка (в некотором смысле – побочное). У Ницше высший порядок – следствие самоорганизации хаоса трансгрессии, следствие во многом конвенциональное и фиктивное, перспективное по своей природе. У Спинозы и Лейбница «всякое было» (alles «Es war») уже преобразовано в божественной метаперспективе. У Ницше такое преобразование есть только задача, которую еще следует осуществить (и постоянно осуществлять) в процессе творческого ориентирования в мире (воле к власти).

Мы, однако, не стремимся здесь указать на преимущества Ницше по сравнению со Спинозой и Лейбницем. Ницше мыслил в онтологии совершено другого типа, нежели философы XVII столетия. Философские учения Спинозы и Лейбница представляют одну из наиболее ярких попыток осмыслить многообразие и гетерогенность существования в рамках онтологии метафизического типа. Как справедливо отмечает Ж. Делёз, характеризуя Лейбница: «И выходит, что ни одна другая философия не заходила так далеко ни в утверждении одного и того же мира, ни в бесконечности различий и многообразия этого мира».¹ Подобное включение различия и многообразия в сферу интегральной онтологии можно рассматривать как свидетельство кризиса трансценденции: полагание высшего единства без множества, единства как простого отрицания множества становится все более проблематичным. Философия столкнулась с трансгрессией, и первым ответом на это столкновение стали учения Спинозы и Лейбница. Спиноза умирает в 1677 году, Лейбниц – в 1716-ом. В 1724 году рождается И. Кант. В его учении будет осуществлен проект сохранения и преобразования онтологии интегрального типа и метафизики в условиях все более разрастающегося кризиса перспективы трансценденции. Рассмотрению этого пункта посвящен следующий параграф.

3. Кризис трансценденции и метафизика границы в учении И. Канта [121]

«Жизнь, – шепчет он, остановись

Средь зеленеющих могилок, —

Метафизическая связь

Трансцендентальных предпосылок…»

«Рассеется она, как дым:

Она не жизнь, а тень суждений…»

И – клонится лицом своим

В лиловые кусты сирени.

А. Белый

Кантовская философия знаменует глубочайший кризис метафизики: «наивное», «догматическое» полагание трансцендентного центра мироздания становится все более проблематичным. До радикального жеста позитивизма, отрицающего трансценденцию, еще далеко, но уже сейчас данная бытийно-смысловая перспектива нивелируется в юмовском скептицизме и локковском сенсуализме. В этом ракурсе учение Канта выступает не столько как критика метафизики, сколько как попытка спасти трансценденцию и сохранить метафизику – плод более чем тысячелетней работы философов, а также богословов и религиозных пророков. Но полное сохранение метафизики уже невозможно: слишком многое было подвергнуто критике, пробуждение от догматического сна подготавливалось до кантовского критицизма. В данной ситуации Кант действует вполне в духе гегелевского Aufhebung: устраняет то, что не способно к дальнейшему развитию, и сохраняет то, что составляет сущность и истину предыдущей ступени. В чем же заключается эта подлежащая сохранению истина «наивной» метафизики по Канту? Она состоит не в таких абсолютных субстанциях-ноуменах, как Бог или душа, – эти трансцендентальные означаемые у Канта становятся предельно проблематичными, хотя и не устраняются из сферы философии полностью. Истина метафизики в полагании границы, очерчивающей и замыкающей метафизический дискурс. Раскрытию и обоснованию этого тезиса посвящен настоящий параграф.

У Канта речь идет о границах человеческого познания во всех его трех фундаментальных отделах: в чувственном созерцании, рассудке и разуме. Все эти три способности имеют свои специфические границы, которые и становятся предметом детального анализа в трех кантовских Критиках. Однако границы познавательных способностей не определены раз и навсегда, поскольку отношения между ними варьируются в зависимости от того, какая из способностей выходит на передний план.