Оноре де Бальзак - [3]

Среди завсегдатаев салона Бальзаков был бежавший из Испании Фердинанд Эредиа, граф де Прадо Кастеллане. Его постоянное присутствие подле Шарлотты-Лоры заставляло многих думать, что он ее любовник, заменивший вышедшего из употребления мужа. Но он был лишь преданным ее слугой, забавлявшим разговорами, исполнявшим поручения и ничего не получавшим взамен. Более правдоподобной кажется связь госпожи Бальзак с другим другом дома: Жан-Франсуа де Маргонн, двумя годами моложе ее, был женат, супруга его была некрасива, предана мужу. Он влюбился в Шарлотту-Лору с первого взгляда и пользовался столь явным расположением этой прелестной особы, что невозможно было устоять. Та, со своей стороны, была не слишком щепетильна, а Бернар-Франсуа закрывал на все глаза, полагая, что в его годы надо быть терпимым к сердечным вольностям своей молодой половины, тем более что приличия соблюдены.

Некоторое время спустя смущенная Шарлотта-Лора объявила, что вновь беременна. Еще одному ребенку в доме радовались, как и появившимся раньше законным. Знал ли Оноре, что скоро у него появится братик или сестренка? Подозревал ли в неверности мать? Позже сомнений не будет, в 1848 году он признается в этом в письме к госпоже Ганской. Пока же переживает происходящее, никак его не осмысливая. Впрочем, ничто не изменилось в жизни детей. Мальчик продолжал занятия в пансионе Ле Гэ, куда его определили родители, по классу чтения. Хотя нет, кое-что в доме все-таки пошло по-иному: вечерами отец или мать читали детям Библию, по воскресеньям семья ходила в церковь, где имела собственные места. Религиозность шла рука об руку с респектабельностью, об этом не забывала госпожа Бальзак, ожидавшая ребенка вовсе не от своего законного супруга: когда занимаешь определенное положение в обществе, необходимо регулярно появляться в церкви.

Роды приближались, и мать решила, что будет лучше удалить Оноре. В июне 1807 года его забрали из пансиона и отправили в более отдаленный Вандомский коллеж. Поступление отмечено следующей записью: «Оноре Бальзак (частичку „де“ писец опустил), восемь лет и пять месяцев, переболел оспой без последствий, характер сангвинический, возбудим, отличается горячностью. Поступил в пансион 22 июня 1807 года. Обращаться к господину Бальзаку, отцу, в Тур».

Через несколько месяцев, 21 декабря 1807 года, Шарлотта-Лора произвела на свет еще одного сына. Законный отец и отец истинный были одинаково счастливы. Ребенка зарегистрировали в мэрии и крестили. Он получил имя Анри в честь Анри-Жозефа Савари, тестя и дяди Маргонна, выбранного в качестве крестного отца. Ничего не попишешь, зато все в рамках приличий. Общество поздравило роженицу и ее пожилого супруга.

В своей ссылке в Вандомском коллеже Оноре задавался вопросом, должен ли он радоваться появлению брата, который, быть может, однажды разделит с ним его игры, или опасаться, что новорожденный окончательно ожесточит мать, и без того недовольную таким количеством детей. К тому же маленький изгнанник разлучен с Лорой. Как жить вдали от нее? Ведь не только он был ее защитником, сестра тоже оберегала его. По сути, только она одна и была его семьей. Решительно родители не имеют никакого понятия о чувствах своих потомков. Им неведомы их сердечные тревоги, заботит только успех в свете и собственные любови. Порой Оноре говорил себе, что лучше быть псом Мушем у дедушки с бабушкой, чем старшим сыном господина и госпожи Бальзак.

Глава вторая Начало учения

Когда-то Вандомский коллеж принадлежал ораторианцам и, хотя во времена революции подвергся секуляризации, не утратил присущей ему суровости. Преподаватели несколько дистанцировались от религии, но прибегали все к тем же методам воспитания и обучения, что и во времена монархии. Во главе коллежа стояли двое бывших священников, присягнувшие на верность нации по положению о церкви в 1790 году, – Лазар-Франсуа Марешаль и Жан-Филибер Дессень. В один и тот же день 1794 года они обвенчались с дочерьми господина Рене Рену, нотариуса, став, таким образом, свояками. Под их неусыпным надзором дети вынуждены были забыть о мирной семейной жизни и забавах, свойственных юному возрасту. Заточение в темницу знаний не прерывалось даже на время каникул. Учащиеся носили форму – круглая шляпа, небесно-голубой воротничок, костюм из серого сукна (материал поставляли сами директора), – за качество которой отвечали. Довольно частый осмотр обмундирования заставлял тщательно заботиться об одежде. Раз в месяц дозволялось написать родителям, которых руководство настоятельно просило избегать визитов, ибо это могло смягчить характер маленьких заключенных. За шесть лет Оноре видел своих лишь дважды.

По воскресеньям дети строем шли в имение к господину Марешалю, где собирали гербарий, играли в мяч или наблюдали за жизнью животных на ферме. Каждый воспитанник шефствовал над голубем – кормил крошками, собранными в столовой во время еды. Иногда на рассвете хозяева вели мальчишек в кузницу, к стеклодуву или на мельницу, устраивая по дороге скудный завтрак на траве, наставляя измученных на путь истинный.

В классах на рассеянные умы сыпались наказания в виде дополнительных заданий, но и телесные случались не реже. Провинившийся становился на колени перед кафедрой преподавателя, его били по пальцам узким кожаным ремешком, пока он не начинал просить пощады. Не менее страшным было пребывание в своего рода карцере, устроенном под лестницей и именовавшемся «альковом», или в клетушке размером в шесть квадратных футов, которые были при каждом дортуаре. Достойные ученики, напротив, получали крестик и разрешение полистать развлекательные книги. Оноре никогда не узнал этого счастья. Поступая в коллеж наряду с другими новичками, он был толстощеким увальнем, застенчивым, ленивым и меланхоличным. В автобиографическом романе «Луи Ламбер» он напишет: «Расположенный посередине городка на речушке Луар, омывающей его здания, коллеж образует большую, заботливо огороженную территорию, где находятся все здания, необходимые для такого рода учреждений, – часовня, театр, лазарет, булочная, а также сады и источники. В этот коллеж, самое знаменитое воспитательное заведение из всех имеющихся в центральных провинциях, поступала молодежь из провинций и колоний… Все носило отпечаток монастырского распорядка».