Оноре де Бальзак. Его жизнь и литературная деятельность - [17]

– Вот оно! Читайте, читайте!

Гозлан прочел над узенькой дверью в стене слово «Марка».

– Марка, Марка, – повторял Бальзак в восторге, – больше мне ничего не нужно; моего героя будут звать Марка! В этом слове слышится и философ, и писатель, и непризнанный поэт, и великий политик, – все! Я только прибавлю к его имени Z., это придаст ему огонек, искру!

Оказалось, что обладатель имени, так восхитившего Бальзака, был просто скромный портной. Это несколько огорчило романиста.

– Бедняга! – вскричал романист, – он заслуживает лучшей доли! Впрочем, не беда: я дам ему бессмертие! Это уж мое дело!

В предисловии к рассказу, носящему заглавие «Z. Маrcas», Бальзак поместил целое рассуждение об этом имени.

«Марка! – говорит он. – Повторите это имя, состоящее всего из двух слогов, не находите ли вы в нем таинственного значения? Не кажется ли вам, что человек, носящий его, должен быть мучеником? Между фактами жизни и именами людей существует необъяснимое соотношение или, наоборот, очевидное противоречие, вызывающее удивление. В нашем мире нет пустоты, все связано между собой. Рассмотрите хорошенько это имя: Z. Marcas. Вся жизнь человека заключается в фантастическом соединении этих семи букв. 7! Самое знаменательное из каббалистических чисел! Этот человек умер 35 лет, его жизнь состояла из 7 пятилетий! Марка! Не напоминает ли вам этот звук падения чего-то дорогого, что разбивается с шумом или без шума?..»

Воображение нередко уносило Бальзака за пределы реального мира, в область каких-то полумистических, полуфантастических измышлений. Мать его увлекалась сочинениями разных философов-мистиков, вроде Сен-Мартена, Сведенборга. У нее была целая коллекция их сочинений, и Бальзак читал их с захватывающим интересом. От матери же заразился он поклонением магнетизму и сомнамбулизму, бывшим в то время в большой моде. Г-жа Бальзак была знакома со всеми известными магнетизерами и постоянно рассказывала сыну о тех чудесах, свидетельницей которых была. Бальзак и сам охотно лечился магнетизмом, присутствовал на сеансах разных сомнамбул, и непонятные явления, происходившие на этих сеансах, приобретали в его пылком воображении гигантские размеры, мировое значение. Под влиянием этого увлечения он написал свой роман «Серафима», изданный им вместе с романом «Луи Ламбер» под общим заглавием «Мистическая книга», – произведение, в котором, как и в «Луи Ламбере», рядом с мистическими рассуждениями попадаются чисто материалистические объяснения всего, что происходит в духовном мире.

Бальзак очень редко работал над каким-нибудь одним романом. По большей части в голове его зарождались одновременно планы двух, трех, даже четырех произведений. Многие из этих произведений так и остались в виде идеи, никогда не увидев света. Обыкновенно всякий новый план, пришедший ему в голову, приводил его в восторг; он спешил поделиться им с сестрой, с друзьями, с приятельницами, уверяя, что начинает писать замечательное произведение, которое превзойдет все предыдущие и будет перлом французской литературы. Затем он начинал писать; с лихорадочной быстротой набрасывал в общих чертах первые главы и бежал с ними к издателям журналов, в которых считался сотрудником. Он отдавал им написанные страницы, рассказывал на словах содер жание всего романа, обещал в самом скором времени дать продолжение его и непременно требовал денег вперед.

Нужда в деньгах преследовала его постоянно. Старые долги его еще не были уплачены, а ему приходилось делать новые, чтобы вести тот образ жизни, который вызывался его стремлением войти в аристократический круг герцогини Кастри. Единственным источником дохода была для него литературная деятельность. И он писал, писал без устали и в Париже, и во время своих поездок к друзьям в разных частях Франции. Нельзя не удивляться той интенсивности, с какой работал его мозг, создавая всё новые образы, новые комбинации отношений, то выхваченных из действительной жизни, то фантастических до невероятности. Редакторы упрекали его в неаккуратности, когда он, несмотря на десять обещаний, не приносил им продолжения начатого романа, а он, несмотря на все усилия, не мог сосредоточиться на старой идее, не мог удержаться от увлечения какой-нибудь новой. Просматривая историю его сочинений, мы сплошь да рядом видим между первыми и последними главами его романов промежуток в один, в два года, и этот промежуток обыкновенно заполнен другими романами, рассказами, статьями.

Редакции журналов никак не могли примириться с такой беспорядочностью романиста, и он беспрестанно ссорился с ними. Масса упреков сыпалась на его голову, его обвиняли в нарушении обещаний, в недобросовестности, чуть ли не в мошенничестве. Такого рода обвинения раздались публично в зале суда, когда Бальзак начал дело против журнала «Revue de Paris», в котором сотрудничал последние годы, за то, что журнал этот без его ведома послал в один петербургский журнал корректурные листы первой части его романа «Le lys dans la vallée»; таким образом эта первая часть появилась в России раньше, чем во Франции, и притом появилась в неотделанном виде, без тех поправок, которые автор всегда делал в корректуре. Защитником редакции явился талантливый, красноречивый адвокат Ше д'Эст-Анж, речь которого можно назвать жестоким памфлетом против Бальзака и как романиста, и как человека. В этой речи вся история сотрудничества Бальзака с «Revue de Paris» является длинным рядом неисполненных обещаний и недобросовестных поступков. В мае 1834 года, когда редакция журнала перешла в новые руки (со старой редакцией он был в ссоре), Бальзак предложил ей свое сотрудничество, принес первую часть романа «Серафима», взял 1700 фр. и обещал немедленно доставить продолжение; вторую часть «Серафимы» он представил в конце июля, а в ноябре, вместо ожидаемого окончания этого романа, дал редакции «Le père Goriot» («Отец Горио»), за который взял 3500 фр. В марте 1835 года он запродал журналу за 1000 фр. «Les meméires d'une jeune Mariée» («Записки новобрачной»), которые обещал доставить через месяц и которые редакция совсем не получила. В июле того же года Бальзак предложил редакции «Le lys dans la vallée» («Лилия в долине»), – роман, который, по его словам, был совершенно окончен. Редакция согласилась принять его и уплатила автору 2000 фр., но требовала от него окончания «Серафимы». Через некоторое время Бальзак пришел рано утром, разбудил редактора и сообщил ему, что наконец справился с «Серафимой»: он открыл путь на небо, обсерватория будет крайне удивлена, он объяснит вознесение Богородицы. В половине августа он прислал в редакцию начало и конец последней части, а середины ее все не было: вознесение Богородицы оставалось необъясненным. В течение двух месяцев редакция неотступно требовала у автора этой несчастной середины, а он назначал всё новые сроки доставки ее. Наконец 18 ноября Бальзак объявил, что роман вполне готов и что в номере от 22 ноября может быть напечатано его окончание. Но через два дня он принужден был признаться редакции, что не может написать этого конца. Тогда редакция согласилась печатать «Le lys dans la vallée», с тем чтобы этот роман шел уже без перерывов и чтобы взамен конца «Серафимы» автор дал в журнал какой-нибудь свой рассказ. Первые две части «Le lys...» были напечатаны 22 и 29 ноября, а третью автор прислал только в конце декабря вместе с заявлением, что не желает более сотрудничать в «Revue de Paris», так как, во-первых, редакция недостаточно ценит его талант и так как, во-вторых, она послала начало «Le lys...» в Петербург. Эти обвинения были, очевидно, одним пустым предлогом: Бальзак много раз поступал и с другими редакторами точно так же, как с «Revue de Paris». При прежней редакции «Revue de Paris» он дал начало своей «Histoire des Treizes» («История тринадцати»), а продолжение поместил в другом журнале, потому что редактор «Revue» не согласился увеличить его гонорар, как он того требовал. Начало «Евгении Гранде» напечатано в «Europe littéraire», и автор взял за роман вперед 1200 фр., но затем отказался давать продолжение, пока ему не заплатят 2000 фр. «Вот обычный образ действия г-на де Бальзака, – заключил оратор. – Отказываясь от сотрудничества в „Revue de Paris“, он имел в виду не отстаиванье своего личного достоинства, а просто спекуляцию, аукционную продажу своих произведений. Я не хотел прибегать к оскорбительным выражениям, я не хотел, чтобы знаменитый писатель вышел из этой залы с запятнанным челом, но пусть не упрекает нас в недобросовестности и нарушении доверия тот, кто, продав и дорого продав в одном месте свои произведения, перепродает их в другом под новым заглавием. Нечего вам кричать о низком барышничестве, нечего свысока относиться к презренному металлу, когда вы не брезгуете никакими средствами для его приобретения; нечего говорить о нарушенном слове и неисполненных обещаниях, когда я напомнил вам, сколько слов вы нарушили, сколько обещаний не исполнили!»