Оноре де Бальзак. Его жизнь и литературная деятельность - [15]

Салон герцогини оказал и в другом отношении влияние на Бальзака: он значительно изменил его политические убеждения. В этом салоне собирались сливки аристократии, сторонники старшей линии Бурбонов, противники буржуазной монархии. Им было выгодно привлечь на свою сторону модного, талантливого писателя, и они не жалели для этого любезностей и лести. Не прошло и года, как Бальзак стал искренним сторонником легитимистской оппозиции, заговорил об уважении к духовенству, о необходимости сильной власти. Осенью 1832 года герцогиня отправилась в Экс на воды, и Бальзак последовал за ней туда же. Вот что он писал по этому поводу г-же Карро.

«Я очень жалею, что выбор пал не на Пиренеи, тогда я мог бы заехать к вам; а теперь мне придется лазать по Савойским горам в Эксе. Я бегу за женщиной, которая, может быть, смеется надо мной, за одной из тех аристократок, которых вы ненавидите, за ангелом красоты, за женщиной, которой, на основании ее наружности, приписывают прекрасную душу, за истинной герцогиней, презрительной, любящей, изящной, остроумной, кокетливой, ничего подобного которой я не видал в жизни. Это один из феноменов, исчезающих с лица земли, женщина, которая говорит, что меня любит, что хочет поселить меня в глубине Венецианского дворца (вам я все могу сказать), которая хочет, чтобы я писал для нее одной; женщина, которую надобно обожать, стоя на коленях, если она позволит, и которую так приятно победить! Женщина мечты, ревнивая до последней степени! Ах, лучше бы мне было сидеть в Ангулеме, на пороховом заводе тихо, мирно, слушать шум мельниц, лакомиться трюфелями, учиться у вас загонять шар в лузу и смеяться, и болтать, чем здесь терять время и губить жизнь».

В Эксе герцогиня приготовила Бальзаку комнату рядом со своим помещением и продолжала выказывать ему самое лестное внимание. Бальзак был совершенно очарован, но все-таки не мог отдавать красавице все свое время. У него было начато несколько работ, продолжения которых требовали издатели; «Revue de Paris» и «Revue des Deux Mondes», в которых он в то время сотрудничал, напоминали ему об обещанных статьях. Чтобы не нарушить своих обязательств, он вставал каждый день в 5 часов утра и работал до половины шестого вечера, отрываясь от занятий только для легкого завтрака. В 6 часов он, тщательно принарядившись, отправлялся в комнаты герцогини. Они вместе обедали, вместе совершали экскурсии по окрестностям и проводили вместе все вечера. Бальзак читал герцогине то, что писал утром, и она с восхищением слушала его. Кроме набрасывания мелких статей, он работал в это время над двумя вещами совершенно противоположного характера: он начал своего «Деревенского доктора» («Le Médecin de Campagne») – книгу, которую стремился сделать в высшей степени нравственной, «достойной Монтеневской премии», как сам говорил, и писал второй десяток своих «Contes Drolatiques» (смешных сказок) – малоудачного подражания Боккаччо на старом французском языке. Герцогиня от души смеялась над этими сказками, не смущаясь пикантными сценами и довольно циничными описаниями, наполняющими их. Ограничилось ли все между аристократкой и романистом одними приятными разговорами и взаимными любезностями или дело зашло дальше, сказать труд но. Г-жа Карро не верила в платонизм их отношений и прямо обвиняла своего друга в том, что он ради милостей герцогини перешел в лагерь легитимистов, но Бальзак с негодованием отвергал это обвинение. Впоследствии он часто жаловался, что герцогиня не поняла его чувств, а она говорила о нем с некоторой досадой, как бы обвиняя и его в недогадливости.

Зиму герцогиня намеревалась провести в Италии вместе с семьей своего родственника, герцога Фиц-Джемса, известного легитимиста, сторонника герцогини Беррийской. Герцог отнесся к Бальзаку очень любезно и предложил ему ехать с ними. Путешествие по Италии было давнишней мечтой романиста, он с радостью согласился и писал по этому поводу восторженные письма матери, сестре и г-же Карро. Решено было посетить Женеву, Геную, Неаполь и Рим. Но Бальзак доехал с аристократической компанией только до Женевы и оттуда, под предлогом неотложных литературных дел, вернулся прямым путем в Париж. Никакой явной ссоры между герцогиней и ее обожателем не произошло, но, вероятно, что-нибудь в ее обращении задело его самолюбие. По возвращении ее в Париж он снова стал частым посетителем ее отеля, хотя уже в 1834 году нарисовал явно нелестный портрет ее во второй части своей «Histoire des Treizes» («История тринадцати»), озаглавленной «Duchesse de Langeais». Г-жа де Кастри не узнала или не захотела узнать себя в этом портрете и осыпала похвалами рассказ, который Бальзак нарочно прочел ей в рукописи.

Несколько лет спустя, вспоминая о своих отношениях с герцогиней, Бальзак говорит в одном из своих писем:

«Я страдал пять лет от ран, прежде чем моя нежная душа отвязалась от другой железной натуры; это была прелестная женщина, герцогиня, приблизившаяся ко мне под маской инкогнито, которую она, впрочем, сняла по первому моему требованию. Наша связь, которая, – что бы ни говорили, – осталась по воле этой женщины вполне безупречной, была одной из великих горестей моей жизни; тайные страдания моего теперешнего положения происходят от того, что я ради малейшего ее желания всем ей жертвовал, а она никогда ни о чем не догадывалась... Вы мне говорите о сокровищах. Увы! Знаете ли вы все сокровища, которые я растратил, гоняясь за безумными надеждами! Я один только знаю, как много ужасного лежит в основе „Duchesse de Langeais“.»