Оноэ и Идахати - [3]

Манскэ. А что ж ты видел… в этом сне-то?

Идахати. Тебе все равно не понять. Видел то время, когда меня любила одна женщина.

Манскэ. Тебя?… женщина?

Идахати. А что бы ты думал? Когда-то я тоже был… мужчиной. (Встает.) Не чета… вам… что вертушками торгуете. Вам во второй раз родиться[10] нужно для этого.

Манскэ. Ну… сколько ни рождаться, а уж в твоей братии родиться – покорно благодарю!

Идахати. Что ты там брешешь? Я тебе! (Грозит ему.) Эй, девки, вина мне! (Садится на скамейку.)

О-Кику. Ах, ах! Садиться нельзя.

Идахати. Что? Садиться нельзя? Впрочем, да! – я и забыл. Ошибся. Париям не полагается сидеть на ваших лавках. Ладно уж. Так и быть. (Опускается на землю, скрестив ноги.)

Обе девушки растерянно смотрят то на него, то на Манскэ.

Манскэ. Эй, эй, любезный! Торговать мешаешь.

Идахати. Я же не скандалю, я просто хочу выпить. Эй, О-Кумэ! Дай, прошу тебя, мне вина. Вот тебе и деньги за это. (Вынимает из-за пазухи деньги и кладет на столик.)

Манскэ (удивленно). Смотрите, две монеты!

Идахати. Две монеты за одну чарку – разве это плохой посетитель? Вчера вечером здорово выпил и спьяну не мог найти домой дорогу. Свалился здесь под деревом и не заметил, как ночь прошла. Проснулся – в горле и пересохло. Эй, О-Кумэ! Дай, ради бога, вина. Мало денег – прибавлю. (Вытаскивает из-за пазухи еще монеты.)

Манскэ (удивленно). Откуда столько? Посмотреть на тебя – никак не подумаешь.

Идахати. Денег сколько угодно! О-Кумэ! Что ж ты?

О-Кумэ. Я…

Манскэ. А ты уйдешь, если тебе поднесут?

Идахати. Я же сказал вам.

О-Кику (шепчет О-Кумэ). Ничего не поделаешь. Налей ему!

О-Кумэ. Да как же так, О-Кику?

О-Кику. Если не дать – он не сдвинется с места до скончания века.

О-Кумэ. Я боюсь! Противно…

Идахати. О-Кумэ! Чего ты боишься? По тебе пария – разве не такой же человек? Неужели ему нельзя и вина дать?

Я ведь плачу. (Вынимает еще деньги и кладет на столик.)

Присутствующие изумлены.

Манскэ. Нет! Это прямо удивительно. Уж не ограбил ли?…

Идахати. Что?!

Манскэ. Нет, я… того… Ну и деньжищи! (Делает знак женщинам, чтоб скорей подали вина.)

О-Кику уговаривает О-Кумэ. Наконец та нехотя входит в дом. Появляется Xарада Госитиро, красивый молодой самурай, в большой тростниковой шляпе, скрывающей его лицо. С ним слуга – Рокудзо. При виде Идахати Госитиро останавливается и наблюдает за ним из-за дерева. Тем временем О-Кумэ выносит поднос с вином.

Идахати. Чего ты так руку вытягиваешь? Подойди поближе! Я не бешеная собака, не кусаюсь.

О-Кумэ боязливо приближается к нему и ставит поднос. Идахати, не притрагиваясь к вину, пристально смотрит на нее. О-Кумэ отворачивается. Наконец он берет чарку и с удовольствием ее выпивает. О-Кумэ поспешно отходит от него.

Идахати. Бога ради! Еще.

О-Кумэ. Еще?

Манскэ. Ну… так конца не будет. Выпил и ступай себе! (Хочет поднять его насильно.)

Идахати. Не трудись, пожалуйста. (Отталкивает его.)

Манскэ падает. О-Кумэ и О-Кику в смятении.

Госитиро. Эй! Не дадите ли мне чаю?

О-Кику. Пожалуйте!

О-Кумэ. Прошу присесть!

Госитиро садится на скамейку.

О-Кумэ. Сию минуту, господин.

Идахати. А мне?

Госитиро. Если хочешь, я угощу…

Идахати. Что?

Госитиро снимает шляпу.

(Поражен.) Ты?!

Госитиро. Давно не виделись! Как живешь?

Идахати. А что мне сделается?

Госитиро (обращаясь к окружающим). У меня небольшой разговор с этим человеком. Не обессудьте… оставьте нас одних!

Манскэ. С нашим удовольствием! А то я ввязался в эту историю и сам не знаю, как быть. Доброго здоровьица, господин. (К О-Кумэ и О-Кику.) Теперь уж беспокоиться нечего.

О-Кумэ. Спасибо тебе, Манскэ.

Манскэ быстро уходит.

Госитиро (слуге). Рокудзо! Ты тоже пройди куда-нибудь.

Рокудзо кланяется и уходит.

О-Кумэ (подает чай). Прошу покорно, господин.

Госитиро берет чашку и слегка задумывается.

О-Кумэ (обменивается взглядами с О-Кику; к Госитиро). Мы пройдем в дом.

О-Кику. Если что-нибудь понадобится, позовите, пожалуйста.

Скрываются в домике. Госитиро предлагает Идахати сесть на скамейку. Идахати, стряхнув пыль с одежды, садится.

Госитиро. Брат! Ну и изменился же ты!

Идахати. Как же не измениться? Уж пять лет, как я, увы, более не самурай. (Другим тоном.) С каких пор ты в Эдо?

Госитиро. С осени прошлого года. Обо всем случившемся я услышал там, у нас на родине, и мы очень горевали. А теперь, когда вижу тебя в таком виде, – еще горше становится.

Идахати. Оставь это! Ты, вероятно, все уже знаешь… Сошелся я с одной женщиной из Ёсивары. Спустил поместье. Она тоже задолжала хозяину – пикнуть не могла. Стало невмочь, и в конце концов решили умереть оба, вдвоем. (Показывает на горло.) Видишь? Эти шрамы… Понимаешь, не удалось. Не вышло до конца… И началось… Три дня стояли у позорного столба в Нихонбаси. А потом, как полагается со всеми, кто покушается на такое самоубийство, были отданы к париям. Женщина – к Мацуэмону в Синагаве, я – к Курума Дзэнсити в Асакусе.

Госитиро. Мне писал об этом наш слуга при доме в Эдо. Первое время я – уж слишком стыдно было перед людьми – заперся у себя, потом, по особому приказу нашего повелителя, был поставлен наследником всех наших владений, и вот теперь – на службе при дворе.

Идахати. Вот как! Значит, ты в нашем здешнем доме уже с прошлого года?