Они жаждут - [3]

Он обнял Маму, почти утопив своим массивным телом. Мальчик прыгнул к отцу, чтобы обнять его в свою очередь, потому что быть главой дома гораздо труднее, чем он предполагал. Папа протянул руку, пробежал ладонью по волосам мальчика, потом крепко хлопнул его по плечу.

– Слава Богу, ты вернулся! – сказала Мама, прижимаясь к отцу. – Все кончилось, да?

– Да,– ответил отец. – Все позади.

Он затворил дверь, отпустил засов.

– Вот, иди сюда, к огню! Боже, какие у тебя холодные руки! Снимай скорее шубу, пока ты не замерз до смерти.

Она подхватила полушубок, который Папа сбросил движением плеч, и шапку. Папа шагнул к огню, протягивая к нему руки ладонями вперед. В глазах его вспыхнули и погасли рубиновые отблески пламени. И когда он проходил мимо сына, мальчик сморщил нос. Папа принес домой странный запах. Запах… чего? Он задумался.

– Твой полушубок весь провонял,– сказала Мама, вешая одежду на крючок рядом с дверью. Дрожащей рукой она начала его отряхивать. Она чувствовала, что слезы облегчения вот–вот хлынут из глаз, но не хотела плакать в присутствии сына.

– В горах так холодно! – сказал Папа, стоя у очага. Он потрогал носком исцарапанного сапога прогоревшее полено, дерево треснуло и выпустило на волю еще один язык огня. – Так х о л о д н о!

Мальчик смотрел на отца, на белую глазированную корку льда, которая теперь начала таять, капая с усов и бороды, с бровей отца. Папа вдруг закрыл глаза, крепко зажмурился, глубоко вздохнул и зябко задрожал всем телом.

– О–о–о–ох–х–х!!!

Потом он выдохнул, глаза открылись, и он повел взглядом по сторонам, взглянул в лицо сына и несколько секунд в молчании смотрел ему в глаза.

– Что ты так смотришь, малыш?

– Ничего. Запах какой странный… Что это за запах?

Папа кивнул:

– Подойди–ка сюда ко мне!

Мальчик сделал шаг к отцу и вдруг замер на месте.

– Ну? Я же сказал – подойти сюда!

Женщина в другом конце комнаты стояла, замерев, все еще держа одной рукой полу полушубка. На лице ее застыла кривая улыбка, словно она получила пощечину, нанесенную неожиданно возникшей из темноты рукой. “Все в порядке?” – спросила она. В голосе ее послышалась дрожащая нота, как у органа в большом соборе в Будапеште.

– Да,– сказал Папа, протягивая к сыну руки.

– Все превосходно, потому что я наконец дома, с моими любимыми, с сыном и женушкой.

Мальчик заметил, что тень набежала на лицо матери, и оно на миг потемнело. Рот ее приоткрылся, и в глазах, как в глубоких озерах, застыло ошеломление.

Отец взял сына за руку. Рука отца была мозолистой, заскорузлой в тех местах, где веревка до ожога натерла кожу. И ужасно холодной. Мужчина заставил мальчика пододвинуться поближе. В очаге языки пламени извивались, словно змеи, разворачивающие свои кольца.

– Да,– сказал он шепотом,– верно. – Взгляд его упал на женщину. – Почему в моем доме так холодно.

– Я… прости… – прошептала она. Она вдруг задрожала, а глаза ее превратились в черные, полные ужаса, провалы. Из горла ее донесся тихий вопль.

– Очень холодно,– сказал Папа. – Мои кости словно превратились в лед. Чувствуешь, Андре?

Мальчик кивнул, глядя в лицо отца, освещенное пламенем очага, резко обозначивших границы света и тени на лице. В темных, более темных, чем он помнил, глазах он увидел свое собственное отражение. Да, глаза у папы стали гораздо темнее, чем были раньше. Теперь они словно пещеры в горах, и окаймлены серебром. Мальчик моргнул и отвел взгляд. Это потребовало такого усилия, что мышцы шеи начали болеть. Он теперь дрожал, как и Мама. Ему вдруг стало страшно, хотя он сам не знал, отчего. Он знал только, что кожа Папы, его волосы и одежда, все это начало пахнуть так же, как та комната, где уснула вечным сном бабушка Эльза.

– Мы совершили нехорошее дело,– пробормотал Папа. – Я, дядюшка Йозеф и все остальные из Крайека. Не надо было нам идти в горы…

– Не–не–е–е–т,– простонала Мама, но мальчик не мог повернуть головы в ее сторону.

– …потому что мы ошиблись. Все мы ошиблись. Это оказалось совсем не то, что мы думали…

Мама вдруг застонала снова, как попавший в ловушку зверь.

– Видишь? – сказал Папа, повернувшись спиной к огню. Его белое лицо словно светилось в тени. Он крепче сжал плечо мальчика, который вдруг задрожал, словно сквозь его душу пронесся порыв ледяного северного ветра. Мама всхлипывала, и мальчик хотел повернуться к Маме, но не мог пошевелиться, не мог заставить свою голову повернуться, а глаза – моргнуть. Папа улыбнулся и сказал:

– Мой мальчик. Мой маленький Андре…

И голова его наклонилась к сыну.

Но в следующее мгновение голова мужчины взметнулась обратно, в глазах вспыхнули серебряные отблески.

– НЕ СМЕЙ СТРЕЛЯТЬ! – завопил он.

И в это мгновение мальчик с криком вырвался из рук отца и увидел, что мать дрожащими руками сжимает ружье, широко открывая рот, из которого вырывался непрерывный вопль. И когда мальчик рванулся к ней, мать нажала оба курка.

Заряды просвистели над головой мальчика, ударив мужчину в грудь и голову. Папа закричал – крик его прозвучал эхом воплю матери, но только он был полон не ужаса, а ярости – когда удар выстрела отбросил его назад на пол, где он и остался лежать лицом в сумрачной тени и сапогами в тускло–красных углях очага.