Они узнали друг друга - [34]

Шрифт
Интервал


Злочевский прошел по длинному коридору мимо широко раскрытых палат, открыл высокую стеклянную дверь, отделяющую обширный конференц-зал от больницы, и за плотным зеленым занавесом сразу же ощутил жар накаленной атмосферы. Внешне все напоминало обычный курсовой экзамен студентов в клинической больнице. На скамьях в белых халатах сидели слушатели, некоторые с тетрадями в руках или с открытой книгой, в проходах толпились те, кому не хватало места, обычно кандидаты на ближайший зачет, набирающиеся храбрости перед грядущим испытанием. На возвышении, напоминающем кафедру, за длинным столом сидели солидные люди, с виду профессора, в ослепительно белых халатах, застегнутых доверху, и в традиционных шапочках, надетых каждым на свой манер. На передней скамье, у самого прохода, скромно уместился Лозовский. Время от времени он вставал, отвечал на вопросы и снова садился.

Необычным для академического собрания был господствующий здесь тон — вызывающе крикливый и беспорядочный поток реплик со всех сторон. По тому, с каким удовольствием в президиуме откликались на отдельные выпады, обидные для Лозовского, Злочевский сразу догадался, какого рода собрание здесь происходит.

Он уселся на задней скамье, рядом со знакомым из университетской клиники, неведомо каким образом очутившимся здесь, и с тревожным любопытством огляделся. Тут были ученые и врачи из различных учреждений и даже несколько человек из его института. Кто и зачем свел их сюда, где обсуждался заурядный внутрибольничный случай?..

— Вы тут случайно или по приглашению? — спросил Валентин Петрович своего соседа.

— Скорей по разверстке, — со смехом ответил тот. — Кого здесь только нет, сам президиум — сборный… комиссия горздрава, которая здесь заседает, видимо, подбирала нас по особому списку.

Разговор был прерван резким выкриком сидевшего неподалеку молодого человека:

— Вы не ответили, Семен Семенович, кто вас надоумил туберкулезных больных лечить сырым мясом? Кто вам дал право пренебрегать фармакопеей?

Валентин Петрович успел заметить, что задавший этот вопрос не встал и даже пригнулся, чтобы остаться для Лозовского незамеченным.

Семен Семенович обернулся лицом к публике и спокойно объяснил. Он не первый прибегает к этому средству: петербургский ученый Вейс еще в начале прошлого века рекомендовал «лечить чахоточных» сырым мясом или даже только соком его. Французский академик Рике, в продолжение пяти лет заражая собак туберкулезом и откармливая затем сырым мясом, возвращал им здоровье, тогда как контрольные животные, питавшиеся вареным мясом, погибали.

— Вы не впервые прибегаете к сомнительным средствам лечения, — сердито тыча рукой в сторону Лозовского и взглядом ища поддержки у президиума, надрывался другой молодой человек с космами рыжих волос, со свисающей на шее марлевой маской. — Вы и нам советовали пренебрегать фармакопеей и пользоваться неспецифической терапией.

— Вы забыли добавить, — напомнил ему Лозовский, — «в известных случаях», а вообще, надо вам сказать, что деление это — пустое, право, ненужное… Да, да, молодой человек, специфические методы лечения не так уж долговечны и определенны. Сколько их было и как мало осталось! Ревматизм лечили припарками из навоза, туберкулез — настоем из жабьей икры, душевнобольным вливали кровь ягненка, в надежде сделать их более покорными. В начале девятнадцатого века, в целях предупреждения болезней, пускали кровь не только больным, но и здоровым два раза в году, сопровождая эту варварскую процедуру очищением слабительными средствами. В середине девятнадцатого века таким опасным препаратом, как ртуть, лечили любую болезнь и широко практиковалось спаивание больных винным спиртом, которому приписывалась исключительная лечебная сила. Историки свидетельствуют, что «больные положительно плавали в алкоголе…» Все это свято охранялось наукой и уж конечно относилось к специфическим средствам лечения. А вот, как ни странно, такие неспецифические, как компрессы, банки, горчичники, паровые бани, пиявки, сохранились в течение веков. К огорчению многих, добавлю — «неспецифика» сильно потеснила хваленую специфику.

Это была «ересь», и благочестиво мыслящие медики не могли промолчать. Послышались выкрики, смех и шиканье. Как согласиться с человеком, ниспровергающим основы науки, самую сущность ее. Спокон века известно, что лекарства действуют в организме избирательно: целебные для сердца — бесполезны для печени, и наоборот. Называют их специфическими в отличие от средств, рассчитанных не на определенные органы и ткани, а на организм в целом. К ним относятся: кровопускание, впрыскивание в мышцы молока, пчелиного и змеиного яда, сока растения алоэ, прием кумыса, женьшеня, подсадка тканей, переливание крови из одной части тела в другую, лечение грязями, минеральными ваннами, электротоком, синим светом, горным солнцем, степным, лесным, морским и горным воздухом. При таком отчетливом размежевании специфических и неспецифических средств заявлять, что само деление — пустое дело, может только еретик.

— Простите, — не сдержался дотоле молчавший член президиума — почтенный медик, заведующий терапевтическим отделением другой больницы. Он скорчил кислую гримасу и, словно домыслы Лозовского не только оскорбили его лучшие чувства, но и лишили дара речи, долго не мог подобрать нужных слов. — Вы простите меня, — несколько раз повторил он, — но вы не врач…


Еще от автора Александр Данилович Поповский
Повесть о хлорелле

«Повесть о хлорелле» автор раскрывает перед читателем судьбу семьи профессора Свиридова — столкновение мнений отца и сына — и одновременно повествует о значении и удивительных свойствах маленькой водоросли — хлореллы.


Во имя человека

Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В повести «Во имя человека» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-физиологов, биологов, хирургов и паразитологов. Перед читателем проходит история рождения и развития научных идей великого академика А. Вишневского.


Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Александр Поповский — один из старейших наших писателей.Читатель знает его и как романиста, и как автора научно–художественного жанра.Настоящий сборник знакомит нас лишь с одной из сторон творчества литератора — с его повестями о науке.Тема каждой из этих трех повестей актуальна, вряд ли кого она может оставить равнодушным.В «Повести о несодеянном преступлении» рассказывается о новейших открытиях терапии.«Повесть о жизни и смерти» посвящена борьбе ученых за продление человеческой жизни.В «Профессоре Студенцове» автор затрагивает проблемы лечения рака.Три повести о медицине… Писателя волнуют прежде всего люди — их характеры и судьбы.


Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям.


Вдохновенные искатели

Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В повести «Вдохновенные искатели» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-паразитологов.


Пути, которые мы избираем

Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В книге «Пути, которые мы избираем» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-физиологов, биологов, хирургов и паразитологов. Перед читателем проходит история рождения и развития научных идей великого Павлова, его ближайшего помощника К. Быкова и других ученых.


Рекомендуем почитать
Две матери

Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.


Горе

Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.


Королевский краб

Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.


Скутаревский

Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.


Красная лошадь на зеленых холмах

Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.


Моя сто девяностая школа

Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.