Они - [11]

— Дай-ка документы посмотреть, — сказал ему лейтенант.

Геран дал ему паспорт, тот глянул, не особенно интересуясь, и сунул паспорт в карман.

— Зачем? — спросил Геран.

— Ты ему за отца, сам сказал, значит — отвечаешь.

Тем временем к рынку подъехала машина «скорой помощи», и к ней донесли старика с окровавленной головой — того самого, кого ударил и толкнул Карчин.

— Да вот же он, вот он его убил, здоровяга такой! А еще в костюме, как приличный! — закричала какая-то торговка, провожавшая носилки, чтобы все видеть, что еще будет.

А возле носилок тоже был милиционер. И тоже лейтенант. Но он был тут на службе, одет не в костюм, а в боевую, если можно так сказать, форму: куртка, матерчатое мягкое кепи, штаны вправлены в высокие ботинки, обвешан рацией, дубинкой, наручниками. Это был лейтенант Ломяго, которого знал весь рынок, он тут свой среди своих, на своей территории. Он обходил дозором ряды, увидел толпу, подошел, обнаружил окровавленного старика, который был уже без сознания. Присутствующие взахлеб объяснили, в чем дело. Ломяго тут же вызвал «скорую помощь». Пока ждал, опросил присутствующих. И все это делал совершенно бескорыстно, между прочим. Потому что любой человек так устроен, что ему хоть раз в день или в неделю или пусть даже в год необходимо сделать что-то бескорыстно доброе и почувствовать уважение к себе (иногда граничащее с умилением: какой же я хороший, дурашка такой!).

Ломяго тут же пошел к мужчине, на которого указала тетка. Внешность совпадала с описанием свидетелей. Необходимо задержать. И Ломяго, еще не подойдя, вызвал по рации патрульную машину. На него там стали ворчать: машины все при деле, ближайшая едет на попытку самоубийства — мужчина с третьего этажа упал.

— У вас попытка, а у нас убийство фактически! — настаивал Ломяго. Он уже был возле Карчина, смотрел на него рассеянно, как смотрит обычно всякий, кто говорит по телефону. Карчин, и без того мокрый, еще больше облился потом. Пытался что-то возразить, но Ломяго поднял руку: подождем, гражданин, я занят! Наконец он добился обещания прислать машину. И крикнул в сторону «скорой помощи»:

— Как он там?

— Дышит пока, — ответил оттуда врач или санитар.

— Поддержите чем-нибудь, сейчас с вами нашего человека отправлю!

— Лучше бы его сразу повезти...

— Ничего, минута дела не решит!

Тут Ломяго обратил внимание на незнакомого милиционера. Зачем он тут? Что делает на чужой территории? Почему держит какого-то пацаненка и какое имеет отношение к попавшему в переплет господину? Зачем этот черномазый рядом стоит? И Ломяго спросил с некоторым ехидством, имея на это право, как человек в данный момент трудящийся, служащий, исполняющий свой долг, — человека явно постороннего и, скорее всего, бездельного:

— С кем имею честь?

— Тверской отдел, — с достоинством представился наш лейтенант. — Тут не только со стариком история, тут вот пацан деньги у человека украл. Он, собственно, и старика толкнул, потому что перепутал.

— Я не перепутал, а... — хотел было напомнить Карчин, но Ломяго жестко пресек:

— Помолчите пока! — и задал еще вопрос тверскому лейтенанту: — А вы, извините, при чем?

— Я при том, что оказался рядом, товарищ лейтенант. И принял меры.

Тверской милиционер, явственно гордящийся принадлежностью к центральному округу, обозначил свое твердое желание полноправно участвовать в деле и, следовательно, получить свою долю того, что потом может быть получено. Это Ломяго не устраивало. Слишком лакомый кусок. Чуть не убили старика, а может, и убили, если не выживет, и убийца уже вот он, пойман. Плюс кража, и воришка тоже пойман. То есть два преступления в одном флаконе, и оба фактически раскрыты на месте. Улучшение показателей, запись в личном деле, не считая других симпатичных перспектив: клиент, судя по одежде, повадке и прочему, из богатеньких. Таким куском Ломяго делиться не хотел. Но он был бы дурак, если бы сразу обнаружил свои претензии. Поэтому сменил тон на дружеский и попросил тверского лейтенанта изложить суть дела — как коллега коллегу, как товарищ товарища. И тот изложил.

Карчин слушал, и ему становилось все хуже. Какой-то еще неосознанный страх зарождался в нем, то есть пока просто неуют, дискомфорт, но уже близко к страху. Два милиционера беседуют, даже не глядя на него. Он для них объект, обстоятельство, потерпевший и виновник одновременно, а главное, у Карчина возникло ощущение, что от него сейчас НИЧЕГО не зависит — ощущение для него новое, пугающее. Мысленно он порывался что-то сказать, но не находил слов.

А Ломяго, выслушав, сказал:

— Что ж, спасибо за помощь. Раскрутим это дело обязательно. — И взял Килила за свободную руку. — А я ведь тебя видел где-то. Точно! Ты тут у ларька дежуришь, крысенок! — И взглянул на тверского лейтенанта с некоторым удивлением, словно не понимая, почему тот еще здесь.

И тверской лейтенант понял, что его обвели вокруг пальца. Он держал Килила за вторую руку и не знал, как поступить. Не рвать же пацана на части. Однако поставить этого рыночного хозяина на место следует. И он собрался сказать кое-что внушительное, но тут приехала патрульная машина, из нее выскочили милиционеры во главе с капитаном, то есть старшим по званию, и вид у того был настолько решительный, лихой и горячий, что тверской лейтенант сразу понял: лучше удалиться.