Они придут завтра - [13]

После военной разрухи учиться было трудно. Можно было получать стипендию или деньги и требуху вместо говядины, но потом за все это нужно было отрабатывать на угольных шахтах Черемхова. Дружки отказались от стипендии и добывали себе средства на пропитание работами на погрузке вагонов и на строительстве моста через реку Ушаковку. Тупицыну к тому же кое-что перепадало за переводы с китайского.

Раковский с увлечением изучал все, что было связано с золотом и платиной. Со второго курса он решил на лето поехать на золотые прииски. Тайга, ее воздух, ее приволье, ее музыка околдовали юношу, и он уже не возвратился в институт.

Неслышно к костру подсел Михаил Седалищев. Проводник любил расспрашивать Сергея на своем родном якутском языке обо всем, что совершалось на земле. Ему казалось, что ученый юноша знает все.

Михаил долго и молча сидел, уставившись немигающим взглядом на золотистые, пляшущие языки пламени. Наконец он грустно проговорил, не меняя позы:

— Сэрэга, мой народ никогда не будет счастливым…

— Почему же? — Удивился юноша. — Якутия велика, богата и обильна, в ней на всех всего хватит.

Проводник молчал. Какую грустную историю рассказал он вчера.

— Был у нас глупый правитель. Разбогател, зазнался и ради забавы такое страшное дело задумал…

Раковский насторожился, хотел что-то переспросить и раздумал, — лучше не прерывать рассказчика, а то еще собьется и опять замолчит.

— Глупый правитель содрал кожу с живого оленя и погнал его в болото на съедение гнусам. С олешка, который и поит, и кормит, и одевает народ… Кричит олень… Кровь с него льет. Гнус мучает олешка. И где он покажется, там вымирают якуты. Собаки вымирают. Олешки вымирают. Скажи, почему — один совершит жестокую глупость, а весь народ — страдай?

Что мог Сергей ответить проводнику на эту страшную легенду? А может быть, якуты под тем олешком себя разумели? И это с них царские чиновники как с живых сдирали шкуру ради наживы, ради забавы в своих городах, на своих виллах?

Гнус… Овод… Они и здорового могут замучить до смерти. В мае — июне, как только начинается потепление, лиственница за каких-нибудь два — три дня покрывается зеленым пухом. И вот они — комары. Сначала чахлые, бессильно тычутся в кожу человека. Потом набирают силу. Все живое бежит от них к наледям, туда где дуют холодные ветры. Как великую благодать ожидает тогда человек похолодания, последних снежных метелей. Комары гибнут от холода. Однако благодать эта длится недолго, опять приходит потепление, а с ним новые тучи комаров. Откуда-то появляется овод. Он прокусывает кожу оленя и откладывает в ней яички. Бедные животные страдают, теряют в весе. Сергею показали шкуру, снятую с убитого оленя. Во многих местах она просвечивала.

В августе болота и речные пороги изрыгают сонмища мошки. Она оголтело летит в рот, в глаза, в уши. Бесполезно убивать ее, кожа покрывается отвратительно грязным, жирным слоем, лучше отмахиваться или прятаться от нее за сетку.

Сергей научился спасаться от гнуса у дымного костра или на ветру. Он притерпелся к комариным укусам.

— Бедный олешка, — посочувствовал Раковский. — Где же спастись ему от гнуса?

— На девятом небе…

Неужели проводник верит, что там, в синей вышине, есть девятое небо? Сергей молча смотрел на якута и думал: «Отец его, наверное, поклонялся и идолам, и огню, и солнцу. И в русскую православную церковь ходил. Всех богов задабривал, а они, приняв дары, отворачивались от него. Теперь он надеется — Советская власть не будет ему мачехой. Его дети ходят в школу. Потом из них вырастут и врачи, и геологи, и инженеры, и ученые. Обязательно!»

Проводник угостил Сергея копченым оленьим языком. Какая вкуснота!

— А кашу из оленьей крови, жира, мозгов и кореньев пробовал?

— Нет, а вкусно?

— Язык проглотишь. Будешь у чукчей, угостят…

Михаил Седалищев сказал это тук, будто вопрос о походе на Колыму и Чукотку давно уже решен. Неужели В. П. Бертин и Ю. А. Билибин и при нем говорили об этом?

— Однако, Билиба — голова… Язык — огонь?

— Да, Юрий Александрович рассказывает о Колыме и Чукотке зажигательно.

— Но сначала — Колыма. Чукотка — потом, когда разбогатеем. До Колымы и добраться легче — морем.

А он, Сергей, готов ли к такому трудному походу? Сколько раз задавал себе один и тот же вопрос, — а ты смог бы один, с двумя малышами в студеную зиму пройти пешком из Охотска в Якутск?.. Теперь каждый свой шаг он соизмерял с шагами своих новых друзей. Неужели он и после четырех лет работы на Алдане все еще слабее Татьяны Лукьяновны?

Проводник поднялся и неслышно исчез в темноте. Сергей сидел у костра один на один с тайгой, темной и глухой, с небом, звездным и бездонно глубоким. В стороне шумела горная речка. Над костром играли огненные языки. Сергей подбрасывал в него сучья и, опираясь на ружье, пытался восстановить в памяти весь путь, пройденный Татьяной от Охотска до Якутска, мысленно пройти его рядом с ней. И сразу в ушах услышал ее приятный грудной голос.

— Я ведь и не думала уходить из Охотска. Куда же мне, — на руках мальчонка двух лет и девочка пяти месяцев. Старатели настояли: «Собирайся, а одна ты тут пропадешь не за понюх табаку». Сложили в тайге печку и стали мы выпекать хлеб и сушить сухари. Слышу, все говорят — к Якутску отходить надо, там наши, там Советы. А сколько до Якутска идти, — никто толком не знает, может 350, а может 500, а то и все 800 верст, кто их мерил? Да и как еще придется петлять, чтобы не нарваться на белых…