Они были не одни - [97]

А бей все смотрел на эту женщину и, не зная, как поступить, заскрежетал в гневе зубами и во все горло заорал:

— Сука! Ведьма! Прочь с моих глаз!

Все облегченно вздохнули. Буря разразилась, но молния не поразила храбрую тетю Мару.

— Стыдно нам, трусам! — сокрушались некоторые из мужчин.

А бей продолжал свою речь:

— Башня должна быть построена быстро. Кости здесь свои сложите и вы и жены ваши, а башню воздвигнете! Я здесь господин, все здесь мое и все люди здесь в моей власти! Запомните это раз и навсегда!

Бей сделал небольшую паузу, закурил сигарету и, несколько смягчившись, заговорил уже другим тоном:

— Но я господин милостивый, душа у меня добрая, и я жалею крестьян. Даю Ндреко десять дней сроку, чтобы разобрать дом, взять свой скарб и спуститься вниз, туда, где я ему отвел участок: пусть строится заново.

Затем бей указал, где закладывать амбары, где конюшни, где разбить сад, насадить виноградники. К нему вернулись гордость и самодовольство. Он прошел сквозь расступившуюся толпу и шагнул через порог дома Ндреко. За ним последовали старики.

Увидев бея, Рина выхватила из колыбели младенца и вместе с Витой забилась в угол. Ребенок испугался и заплакал. Не говоря ни слова, бей подошел к окну, бросил взгляд на село, расстилавшееся внизу, на дорогу, ведшую в Корчу, на все свои владения. Какой великолепный вид открылся ему отсюда! Какое прекрасное место выбрал он для своей виллы!

Бей отошел от окна и направился к выходу. У порога оглянулся на Рину, державшую на руках ребенка. Она показалась ему очень красивой; он долго не мог отвести от нее глаз. Рина смутилась.

— Кто эта женщина? — тихо спросил бей у Рако.

— Жена Гьики.

— Ах, вот как! Не забудь приказать старосте, чтобы он завтра же отправил этого Гьику в общинное управление. Завтра же! — проговорил бей, выходя из дома.

Однако почему этот дерзкий разбойник Гьика сегодня даже не пикнул? Наверное, испугался! То, что он опасный крамольник, об этом говорили многие: первым предупредил его Рако, то же подтвердили кьяхи; говорил об этом и жандармский инспектор; да и сам бей прошлым летом убедился в неслыханной дерзости Гьики. Но тут в его мыслях образ Гьики потускнел перед образом его красавицы жены. И в городе редко встретишь такую! Бей жадно оглянулся назад, проглотил слюну и вышел во двор.

Сеймен поддержал стремя, и бей вскочил в седло. Наказав старосте зайти вечером к Рако за последними приказаниями и метнув напоследок злобный взгляд на столпившихся вокруг крестьян, он уехал.

Точно тяжелый груз свалился с плеч крестьян, они свободно вздохнули и громко заговорили.

Слава богу, все обошлось довольно благополучно. Только свинья Ндреко поплатилась жизнью! — насмешливо заметил Карагьоз.

— А разве мы держали себя, как подобает мужчинам? Никто не осмелился возразить бею ни одного слова, кроме женщины, — сказал дядя Коровеш и добавил: — А Гьики не было.

— И хорошо, что не было, а то с его буйным нравом дело могло закончиться кровопролитием! — сказал Селим Длинный.

— А тетя Мара молодчина! Мы все не стоим ее мизинца, — заметил Ташко.

— Лучше умереть, чем жить такой жизнью! — послышался чей-то голос в неожиданно замолкшей толпе.

IX

Воскресный день. Девушки одна за другой идут к колодцу. Они в праздничных платьях с нарядными оборками. На расшитых бусами поясках отражаются лучи заходящего солнца. Солнечные блики играют на щеках девушек. Опинги украшены красными кисточками. В длинные косы вплетены разноцветные ленты.

Девушки не опешат: воскресный вечер принадлежит им. Они свободны от работы и могут вдоволь наговориться у колодца и за поливкой огородов.

По очереди подходят они к колодцу и опускают в него ведро. Несколько глубоких всплесков, они тянут веревку, у сруба появляется ведро, наполненное свежей водой. Они выливают воду в принесенные с собой бочонки и лейки. Некоторые поставили свои бочонки на землю и, дожидаясь, пока наступит их очередь, собираются группами, разговаривают и пересмеиваются.

— Ленка, вон идет Гьерг. Он нарядный, как жених! — шутит Шпреса, нежно дотрагиваясь до плеча подруги.

— Мой-то хорош, но краше твоего нет во всем селе! — улыбаясь, отвечает ей Лена.

— Смотрите, как жених Дины надвинул феску на самые глаза, — вступает в разговор Настасия, дочка Селима Длинного.

— А твой заткнул василек за ухо; так и ходит!.. — откликается Дина.

— Почему ты не посоветуешь своему Васо выпускать из кармана кончик вышитого платочка?

— А твой милый держит вышитый платок напоказ, даже когда рубит дрова.

Девушки рассмеялись.

— Очень они вас любят, очень вы им милы, чтобы вас черт побрал! — грубовато-шутливо заметила девушкам пожилая женщина, жена Кьирко. — Чтоб все вы провалились в преисподнюю! Совсем закружили ребятам головы своими вышитыми платками, которыми вы их одарили, — закончила она и отошла от колодца.

Но ее слова ничуть не смутили девушек: не впервые приходится выслушивать подобные нравоучения.

— А вот и молодая невестка дяди Коровеша, — проговорила дочка Нуни.

И действительно, жена Или сегодня впервые после свадьбы вышла к колодцу поговорить с девушками. Ее сопровождали Рина и Вита.

Молодка подошла с кувшином в руке. Она была статная, круглолицая, с большими, немного удивленными глазами. Одета она была наряднее Рины и Виты. Венецианские серьги, пояс с серебряной отделкой, расшитое золотом платье, новенькие опинги — все это только подчеркивало ее красоту. Все ее окружили, осматривали наряд, дотрагивались до серег, до пояска. И каждая как бы хотела сказать: «До чего же ты красивая!»