One for My Baby, или За мою любимую - [9]

Отец не стал выдающимся спортивным журналистом лишь потому, что никогда не был помешан на спорте. Его карьера сложилась бы куда более успешно, пиши он для первых полос газет, а не для последних.

Но он являлся величайшим моим героем, и многие годы я страстно желал стать продолжателем, так сказать, семейного дела.

А потом отец написал книгу. Вы наверняка слышали о ней. И может, даже ее читали. Дело в том, что «Апельсины к Рождеству, или Родом из детства» относятся к той категории книг, которые, однажды обретя шумный успех, уже никогда не исчезают с полок книжных магазинов. После подобного успеха все мои помыслы о писательстве стали казаться нелепицей. Ибо как и в чем я теперь мог бы тягаться с отцом? Я восхищался им, когда он был более-менее способным репортером, и пришел в ужас, когда он стал модным писателем и автором бестселлера.

Когда у отца вышла книга, я учился в педагогическом колледже и наблюдал за его восхождением к вершинам славы как бы со стороны. Казалось, что он в одночасье превратился из журналиста, денно и нощно дежурившего у дверей раздевалок или на тренировочных базах в надежде на «эксклюзивное» бормотание двадцатилетних футболистов, зашибавших бешеные деньги, в популярного писателя с многомиллионными гонорарами, которого наперебой приглашали в интеллектуальные ток-шоу и стоя приветствовали в ресторанах.

Уж кому, как не мне, было знать, что на самом-то деле все произошло совсем не так просто. Книга эта писалась долгие годы. Любой успех видится со стороны как что-то необычайно легкое; при этом горы «творческой породы» и «стружки» остаются «за кадром». Складывалось впечатление, что мой отец в мгновение ока превратился из никому не известного спортивного обозревателя в уважаемого литератора, который выступал на творческих вечерах в престижных книжных магазинах, где читал вслух избранные места, отвечал на вопросы и подписывал свои книги всем желающим. И теперь, десять лет спустя, люди трепетно хранят его автографы, подобно фанатам, дневавшим и ночевавшим у порогов тренировочных баз в надежде на «откровения» двадцатилетних футболистов с безумными гонорарами.

«Апельсины к Рождеству, или Родом из детства» — замечательная книга, которая мне очень понравилась. Я вовсе не жалел, что она несколько омрачила мои детские наивно-радужные мечты о писательском ремесле. И успех ее был вполне заслуженным.

Книга представляет собой некие «мемуары», воспоминания отца о его детстве, проведенном в Ист-Энде. В ней говорится о том, что жили они бедно, но очень дружно и счастливо. Каждый раз, когда отец вместе с кучей своих братьев и сестер получали к Рождеству по апельсину, они чуть не умирали от радости и восторга.

По страницам «Апельсинов» бегают стайки чумазых сорванцов, пуляющих по крысам в недавно разбомбленных кварталах, в то время как по соседству вовсю орудуют «юнкерсы». Здесь на каждом шагу смерть, утраты, болезни и продуктовые карточки, но секрет успеха книги в том, что она дарит людям то же ощущение успокоения и душевного комфорта, что и чашка горячего сладкого чая с любимым молочно-шоколадным печеньем. Несмотря на обилие соленых и порой двусмысленных шуточек и баек о болячках, вшах и «фрицах», через книгу моего старика красной нитью проходит грустная, сентиментальная ностальгия по той семье и по тем отношениям, которых теперь нет и в помине.

Самое забавное заключалось в том, что среди отцовской родни «Апельсины к Рождеству» произвели эффект разорвавшейся немецкой фугаски. Когда вышла книга, братьям и сестрам отца перевалило далеко за сорок и они стали весьма уважаемыми людьми. И тут вдруг их похождения и проделки четвертьвековой давности предстали перед глазами почтеннейшей публики.

Старшая из сестер, моя тетушка Джанет, была далеко не в восторге от того, что автор поведал «по секрету всему свету», как их папа застукал ее, тискающуюся с американским солдатом сразу после отбоя воздушной тревоги. В книге это подано в иронично-анекдотичном ключе типа «ковбой всегда успеет», однако в тетушкиной Ассоциации по охране материнства и детства, где она по сей день возглавляет отдел массовых мероприятий, подобное «откровение» произвело самый настоящий фурор.

Мой дядюшка Реджи тоже был вне себя, когда впервые увидел «Апельсины к Рождеству». Управляющий по графствам в одном из солиднейших банков, он счел, что отец зашел слишком уж далеко, повествуя о том, как насмерть перепуганный четырехлетний Реджинальд во время очередной бомбежки рванул в убежище, да только не успел и со страху сделал «неприличность» прямо в саду; спасибо, что штанишки успел стянуть. Дядюшка громко возмущался, что подобный имидж, да еще с учетом нынешней ситуации на рынке, в корне подрывает как репутацию банка, так и его собственную.

Существовал еще дядя Пит, по книге уже подросток, чьи героические подвиги на черном рынке заключались в том, что многие одинокие женщины, мужья которых были на фронте, стали счастливыми обладательницами нескольких пар нейлоновых чулок в обмен на то, что сам дядюшка называл несколько таинственно: «чайку вскипятить». Дяде Питу — ныне более известному как отец Питер — пришлось много чего объяснять и разъяснять своим недоумевающим прихожанам.