Она за мной пришла - [4]

Она пробралась через обломки, оставшиеся от тротуара, затем обогнула перевернутую машину. Улицы разрушенных районов были завалены мусором, покореженные металлические остовы возвышались среди груд камня и битого кирпича. В ярком лунном свете она увидела тень собственного отражения на выгнутой поверхности того, что некогда было крылом автомобиля. Заостренные черты, дыбом поставленные волосы, куча сережек в ухе и не сочетающаяся с обстановкой широкая усмешка, вызванная мыслью о собственном бесстрашии. Она почти семь недель противостояла Привязанным, а перед этим вынесла целую вечность в Аду. Она придумает, что делать дальше. Всевышний, который запер ее в темнице, владыки Ада, которым вздумалось превратить ее в послушное орудие, даже Денница, который сначала воодушевил, а потом покинул ее, — никто из них пока что не сумел уничтожить ее. Она поклялась, что это не удастся никому. Суриэль, вырвавшаяся из Бездны и впервые за тысячелетия обретшая свободу, чтобы вновь следовать своему священному призванию, не собиралась просто так отбросить эту неожиданную возможность.

   Но она чувствовала себя такой слабой. Она прислонилась к машине и сделала несколько глубоких вдохов, словно лишний кислород, попав в легкие тела-носителя, смог бы стать для нее подпиткой, в которой она так нуждалась. Из глубин недавно обретенной человеческой памяти всплыл образ — полоска белого порошка на стеклянной столешнице, пальцы вцепились в соломинку, все тело дрожит от предвкушения. Затем глубокий вдох, мелкие пылинки оседают где-то в носу, и ее накрывает волна удовольствия, такого же острого, как и нетерпение до этого. Суриэль до конца проследила гаснущее воспоминание, затем заставила себя вернуться к делам насущным. Ей нужно было найти верующего. Как можно скорее, до того, как она потратит всю энергию и не сможет больше прятаться от Привязанного. Отчаяние подбиралось к ней все ближе. Сейчас вокруг осталось не слишком много людей — большинство из тех, кто не погиб в землетрясении или последовавших за ним беспорядках, вскоре бежали в более дружелюбные места в поисках приюта. Могла ли она найти здесь хотя бы одну стоящую душу?

   Вспышка гнева заставила ее собраться с силами. Страху не было места в мыслях Убийцы, демона Седьмого Дома. Я прогоняю страхи прочь — или навеваю их, как того заслуживает умирающий. Где-то глубоко внутри гнев эхом отразился от того немногого, что осталось от души ее носителя. Рафаэлла Ли, Рейф, как ее звали на протяжении чуть ли не всех прожитых ею семнадцати лет, тоже ненавидела страх. Она злилась из-за того, что прожила такую короткую жизнь, что не способна была найти выход, но больше всего она злилась на саму себя за то, что считала себя слабой и никчемной. Сильный гнев, заключенный в столь слабой душе, и привлек к ней Суриэль.

   Но хватит тратить время зря. Суриэль расширила сознание так, чтобы охватить территорию, в пределах которой ее тело смогло бы передвигаться. Любой верующий, удаленный от нее на расстояние большее, чем могло пройти ее тело, с равным успехом мог находиться на луне. Улицы, и без того сильно пострадавшие во время землетрясения, окончательно пришли в негодность из-за последовавших затем пожаров и беспорядков, так что едва ли сегодня ей удастся проехаться на автобусе или такси. Нужно было идти пешком.

   Сначала она ощутила запах самого города, мертвый коричнево-черный запах, похожий на вонь обгорелой кости. Запах нес с собой привкус, тошнотворно-горький. Часть ее удивилась тому, как почти безграничное сознание демона преломляется через ограниченность органов чувств этой больной смертной девушки. Запах и вкус сейчас были ее путеводными нитями, частью единой физической реальности, в которой обитало сознание, некогда способное охватить множественные слои вселенной. От этой мысли ей захотелось плакать. Еще один плохой признак. Она только зря потратит силу, если позволит себе так быстро отвлечься от охоты.

Где он, тот запах, который она искала? За мертвящей вонью бетонных расщелин и асфальтовых проулков таился еще один запах, застарелый, тяжелый и болезненно-желтый. Запах отчаяния, горя, страха и гнева, настолько разбавленных безнадежностью, что от жизни там осталась лишь крохотная искорка. Наверное, так для Рейф пах бы Ад. Но сейчас запах исходил от жителей Лос-Анджелеса, согнувшихся под ужасным грузом собственного безразличия. Где-то в темноте таились и другие запахи и вкусы: едкая острота злости, пряная корица материнской любви, яркая зеленая резкость надежды. Но поблизости не оказалось ничего более-менее приличного. Рейф сморщила нос, почувствовав химическую горечь насосавшегося виски пьяницы за три квартала от нее, который во сне слышал голос давно умершей матери и созерцал ангельские сонмы. Swing low, sweet chariot / Coming for to carry me home[5]. Покажи ему настоящего ангела, и он поверит, пусть лишь на мгновение. Этого ей как раз хватит, чтобы продержаться еще несколько часов, а затем память о чуде ускользнет из его пропитого мозга точно так же, как драгоценная реликвия выпадает из неловкой руки ребенка. Тогда она вернется к тому, с чего начала, и будет опять рыскать по улицам в поисках разбавленной человеческой веры.