Она и кошки - [30]

Да, достоинство. Тоска обладает им в не меньшей степени, но кому оно нужно, кто его замечает? В то утро на спектакле, который он разыгрывал для себя самого под чистым миланским небом, в просветах между крышами Джиджи подумал: мое достоинство имеет значение только для меня, остальным начхать.

Теперь он знал, что то его решение оказалось правильным: жизнь вошла в более спокойное русло, но старая рана еще болит. Те трое коллег, как он слышал, попали в скандальные истории, и выстоял из троих лишь один, тоже, наверно, благодаря чувству собственного достоинства. И все же одного достоинства мало, чтобы стереть в памяти те мучительные переживания.

Они поставили машину в саду, и, когда выходили, Тони спросила:

— Что с тобой? Ты почернел весь!

Джиджи растерянно посмотрел на нее, будто с луны свалился. Вот, у него есть она, есть новые друзья и читатели, которым по крайней мере не надо лгать, разыгрывать негодование по поводу окружающей грязи и мерзости. Он сделал правильный выбор. Завтра приедут погостить дети, перед тем как отправиться в автомобильное путешествие по Северной Европе. Ему вдруг до боли захотелось увидеть, обнять этих повзрослевших юношу и девушку, захотелось хоть как-то загладить не покидавшее его чувство вины перед ними. И под конец, уже успокоившись, с грустью подумал, что нить, внезапно связавшую его с Тоской-кошатницей, нить, уже ставшую не столь тонкой и невидимой, неизбежно придется оборвать. Подумал и тут же сказал об этом Тони.

6

Забот о потомстве Миммо поубавилось, и вот уже несколько дней Тоска с удивлением ловила себя на том, что, занимаясь чем-нибудь, напевает. Как во времена замужества или когда вглядывалась во тьму сквозь планки жалюзи, поджидая Бруно. Да, сказала она себе, у тебя снова есть чем жить, и пение — тому доказательство. Теперь, как в молодости и во времена нелегкого романа с Бруно, рядом с тобой снова есть кто-то, с кем можно поделиться мыслями, переживаниями. И на душе стало легко. Но после долгой замкнутости, когда вокруг стеной стояло людское отчуждение и, казалось, спираль жизни подходит к концу, отчего все усилия, попытки как-то бороться становились бессмысленными, она слишком боялась одним неверным словом или жестом разрушить вновь обретенную надежду, расположение этих еще недавно чужих людей, симпатию, которая засияла на ее небосклоне как звезда, как подарок судьбы и мгновенно приглушила былые обиды.

В эти дни она опять стала готовить себе пищу и почти не прикладывалась к бутылке (разве чуть-чуть, за едой); это, естественно, пошло на пользу, полежав немного в постели с книжкой, она забывалась сном, и кошмары больше не мучили.

На другой день после поездки за травами Тони сообщила, что они ждут в гости детей Джиджи с друзьями (она заранее сняла для них комнату в старой части города).

Приехали они еще засветло; Тоска как раз поливала в саду после ужина и тотчас узнала дочь и сына Джиджи по серым миндалевидным глазам, окаймленным темными ресницами, — точь-в-точь как у отца. Дочь была бледная миниатюрная девушка, а сын, наоборот, высокий, гораздо выше Джиджи, худой и нескладный. Может, из-за этой юношеской угловатости и руки, и ноги, и плечи казались неимоверных размеров; ступал он очень широко и неуклюже размахивал руками, как будто с трудом владел собственным телом.

Ей не терпелось поделиться своими наблюдениями с Тони, но в следующие три дня они нигде не появлялись и ни разу не позвонили. Лишь на четвертый, рано утром, когда по обыкновению мыла лестницу, она увидела, как вся молодежь и Джиджи спускаются вниз с удочками. Журналист сказал, что они на целый день уходят в море на моторке. Тоска обрадовалась: Тони, оставшись одна, наверняка ее позовет, и принялась ждать. Но телефон молчал. Когда настал вечер и пришло время поливать, у нее щемило сердце и подкашивались ноги. Напевать уже расхотелось, в доме стояла необычная тишина; Тоска поставила было кассету, но звуки потонули в обступившей со всех сторон и пробравшейся внутрь глухоте. Пришлось, как всегда, прибегнуть к бутылке. Прохладное вино освежило, но бодрости, как раньше, не придало. Говорить не хотелось даже с котятами, только про себя она сказала: все равно узнают — и с грустью вспомнила, что слова эти принадлежат не ей, а Павезе, которого они читали вместе с Марио, правда в другой жизни. Теперь, когда от вина затуманилось в голове, Тоска усомнилась, была ли она на самом деле, та жизнь.

Наверно, все это ей пригрезилось, как и то, что у нее появились друзья, кроме кошек. Из спальни доносилось какое-то движение, похожее на размеренный шум ткацкого или токарного станка.

Она тяжело поднялась из-за кухонного стола, пошла в спальню. Коврик у кровати был весь покрыт мелкими клочками шерсти. Тоска с криком бросилась на Бисси, который стрелой умчался в другую комнату.

— Тебе непременно надо точить свои проклятые когти о единственную ценную вещь в доме?!

Невесомые пушинки забивались в нос, в рот, прилипали к потному лицу, она стала кашлять, задыхаться и в конце концов бессильно опустилась на изодранный коврик.

— Сама виновата, забыла про ваши когти, — сокрушалась полупьяная, изнуренная кашлем Тоска. — Пойти, что ли, поискать чурочку Миммо? Куда она подевалась? Да нет, теперь они, видно, не отстанут от этого коврика, придется его спрятать.