Она друг Пушкина была. Часть 2 - [115]
Как ни неискушён был Фридрих в дамских интрижках, кое-что понимал — Мусина-Пушкина ревновала его к другим женщинам:
5 июня (24.05) На выставке была мадам Медем с сёстрами.[228] Пушкину это ужасно заинтриговало — она допытывалась, с кем я там виделся.
Мария Михайловна Медем — красивая, исключительно приятная, чудесная женщина, милая и естественная — также была объектом внимания Лихтенштейна. С ней он познакомился у её сестёр Балугьянских.
— Я думаю, что, если она однажды кого-нибудь полюбит, будет любить его всем сердцем. Ей всё было бы нипочем. Только о нём одном бы и думала, — записал князь 12 июня (31 мая).
Машенька Балугьянская (1804 г. рождения) — дочь профессора Петербургского университета М. А. Балугьянского. Как и её сестра Александра — институтская подруга Россети. Ко времени знакомства с князем уже была женой графа Павла Ивановича Медема (1800—1854) — чиновника Министерства иностранных дел, позднее сотрудника посольств в Париже, Берлине, затем посла в Лондоне, Штутгарте, Вене. Долли Фикельмон в одной из записей (17 января 1831 г.) рассказывает о интимных отношениях Медема с Шуваловой. И добавляет:
Этот Поль Медем умён, и, мне кажется, у него сильное желание сделать блестящую карьеру. Он уже играет определённую роль при Нессельроде. Граф и графиня[229] как будто тоже увлечены им, и в Министерстве иностранных дел Медем уже представляет силу.
Надо отдать должное и проницательности молодого Лихтенштейна — он сумел понять (а может, подсказала всё та же Мусина-Пушкина), что сердце Марии Балугьянской ещё не изведало любви и что брак с графом Медемом заключён по рассудку.
Об отношении Медема к Пушкину сохранились весьма противоречивые сведения. Андрей Карамзин в приписке к своему письму матери от 28 (18) февраля рассказывает, что Медем, сотрудник прусского посольства в Берлине, чуть не выцарапал глаза Смирнову за то, что он назвал Пушкина l’homme le plus marquant en Russie (человеком наиболее замечательным в России), и прибавил (привожу эти слова в переводе с франц.): Пушкин писал изящные стихи, это правда, но его популярность произошла только от его сатир против правительства[230]. Свидетельство же самой Смирновой говорит об ином: Когда Медем был послан министром при австрийском императоре, княгиня Меттерних позвала его обедать и сказала, что будет Геккерен, друг Дантеса. Медем отвечал: «Madame, chaisissez entre la Hollande et la Russie» (Мадам, выбирайте между Голландией и Россией), никогда не встречал Геккерена и называл (дальше привожу его слова в переводе): «Этот нечестивец не должен был жить, он оскорбил законы природы. Голландии должно быть стыдно, что её представляет такой человек»[231].
В цветнике женских имён мелькает в дневнике князя и имя Натальи Строгановой. 13 (1) марта Фридрих записал: Ходил со Строгановой кататься на «Английские» горки. Вскоре он познакомился и с её деверем Сергеем Строгановым — он недавно возвратился из Вены и привёз Фридриху письма от родных. Сергей Григорьевич служил штаб-ротмистром в л.-гв. гусарском полку. Очень интересный человек, — отметил Лихтенштейн. Они быстро сошлись. Князь частенько заглядывал к нему на вахту. Вместе обедали, рассуждали о политике. Сергей Григорьевич весьма критически относился к генерал-фельдмаршалу Дибичу, ругал его за слишком раздутую сводку об осаде Силистры, резко отзывался о его бездарных действиях на Балканах. Строганов сообщил Лихтенштейну о поражении одной из частей русской армии (возглавляемой генералом Ротом) в сражении с турецким визирем 5 мая 1829 г. Петербургские газеты писали о потерях — погибло множество солдат, русский генерал — князь не называет его имени, турки захватили 7 пушек и множество знамён. Состояние духа у всех подавленное, но ненависть к Дибичу столь велика, что здесь довольны исходом дела. — Запись 10 июня (29.05).
Сведения о Наталье Строгановой скудны — князь помечал свои визиты к ней, прогулки в её компании, упомянул о её продолжительной болезни в марте. Сообщил, что часами болтал с этой исключительно приятной дамой и что она принимала его по-свойски, лёжа на банкетке. Но в сущности ничего нового и значительного мы не узнали из дневника Лихтенштейна о женщине, оставившей след в биографии Пушкина.
Одним приятным и историческим лицом стало больше
Хроника Фикельмон — как бы продолжение дневника Лихтенштейна. Иногда кажется, что оба — Долли и Фридрих — соавторы одного произведения. Лихтенштейн начал летопись петербургской жизни, Долли продолжила. Только 18 дней (записи Фридриха обрываются 18 июля по старому стилю) они вели два параллельных репортажа о событиях светской жизни — каждый из своего пункта наблюдения. Их записи различны по стилю, но события и люди, попавшие в поле их зрения, часто совпадают — день рождения императрицы, похищение Ферзеном Строгановой, свадьба сына Анны Михайловны Хитрово
