Она что-то знала - [93]

– Да ладно! – махнула рукой Наташа. – Чего ж он обратно не едет в Питер? Там квартира есть. И университеты там имеются. А не едет, потому что ему здесь удобно и хорошо, и мать всегда шёлковая и перед ним виноватая. Она же считает, что он инопланетянин, честно! Она мне так и говорила: он, Наташенька, необыкновенный человек, он звёздный мальчик, инопланетянин. Видишь, какой он красивый, какие у него руки изящные? Инопланетянин! Хитрый, ленивый, злой. У нас таких инопланетян пол-страны…

– Парень действительно красивый и тебе уже не по зубам, – съехидничал Октябрь.

– Да больно мне нужна шпана подростковая. У меня у самой в доме ходит такой инопланетянин, задницу лишний раз не подымет, и с матерью разговор короткий: подай, принеси, пошла вон.

– Что, Лёшка и Касимову грубит?

– Касимову, ты сам знаешь, у нас никто, кроме тебя, ещё грубить не пробовал. Жизня дороже. На мне дитятко отыгрывается…

– Вы знаете, – сказала вдруг Анна, – я хотела бы вас всех поблагодарить. Я сегодня прожила удивительно длинный, весёлый и правильный день. Вы мне все ужасно понравились, и понравилось, что вы – вместе, что вы… договорились про жизнь между собой, что никто из вас не одинок. Что вы какое-то общее дело делаете. Я знаю, что так бывает, но мало такого видела. А вот. Хорошо бы у вас ничего не испортилось. Чтоб всегда эта грустная и добрая собака сидела в будке – как похожа на Эльзу, это в Питере есть такая собачка у моего друга… Да, чтоб всегда цвели тюльпаны, а если отцветут тюльпаны, то что-нибудь другое сразу же начинало цвести вслед. И чтоб Касимов всегда что-то строил, а Пётр Степанович всегда кого-то учил, а матушка Алёна всем руководила, а дети понемножку подрастали и смотрели бы у вас, Октябрь Платонович, умное кино. И чтоб в Мураше всегда лежали бочки с огурцами, наливаясь «хряпом», и колокола звонили в церкви Михаила Архангела, всегда, всегда, вечно! И чтоб я знала: живёт, существует где-то мой дорогой Горбатов и я могу туда вернуться…

– И вам спасибо, – ответила Наташа. – И вы – хорошая…

– Да, спасибо на добром слове, только вот никакой вечности гарантировать не могу, – растроганно молвил Октябрь Платонович. – Знаете ведь, наверное, великий закон Мэрфи. «Всё, что может испортиться, портится. Всё, что не может испортиться, портится тоже…»

– «Если вам показалось, что ситуация улучшилась, значит, вы чего-то не заметили», – закончила Анна смеясь. – Это да. Закон сбоев не дает!

Пора было и на покой.

32ю

…а Танины страдания принадлежат жизни, поэтому – чего ж её жалеть? В мире нет ничего, кроме жизни и смерти. И всё, что подвластно первой, – счастье, а всё, что принадлежит второй… А всё, что принадлежит второй, —уничтожение счастья. И ничего больше нет в этом мире.

Юрий Трифонов. Обмен

Анна привычно думала о своих чувствах: где они гнездятся и бегают, как ощущаются. Это всегда было интересно – регистрировать чувства. Сейчас где-то вдоль позвоночника располагался ручеёк теплого удовольствия, сладостного покоя. В груди, у сердца, крутилась небольшая радость. Полового напряжения не возникало совсем. Однако ощущались неясные покалывания там же, где крутилась радость, но глубже, покалывания, похожие на тревогу. Или скорее предчувствие тревоги. Преддверие страха? И вдруг будто ледяной палец надавил в области желудка, но тут же отпустил. Что такое? «Забавно, – подумала Анна, – было бы побывать в шкуре страстного человека. У них всё бушует, кипит, чувства огромные, сильно действующие на нервы, и нервы вибрируют постоянно. Это, наверное, доставляет неописуемое удовольствие. Побыть неделю – и обратно в себя…»

Пришло в голову: взять маму, уехать в Россию, в маленький город… Учителя везде нужны. Квартиру питерскую сдать… нет, если бы Бог, как Алёне, послал мужа, тогда ещё можно подумать. А так получается какая-то загробная жизнь. Или бегство. От чего? От «крыс»? Но они сожрут большие города и примутся за маленькие, что ж, так и бегать всю жизнь? Тогда лучше в старую Европу. Катрин Лепелье, стильная Катрин, дочка Серебринской, – по её пути накатанному? Стерильный муж-иноземец с кредитной картой. Домик-садик. Все время домик-садик, и ничего другого? Это в старости хорошо, а до старости ещё надо дотянуть, доползти, заполняя время.

«Но что мне нужно? – спросила себя Анна. – Что мне нужно по-настоящему? Как резко обозвала меня Роза: „госпожа Никто». Но для таких, как я, умеренно интересующихся жизнью, тоже должны быть свои пути-тропиночки. Свои задачи и задания. Выпала же мне эта история с тётками, и надо её добить…»

Бесшумно отворилась дверь, и в светлицу заглянула Алёна. В руке она держала крупную белую свечу в подсвечнике.

– Легли уже? Не спите? Можно к вам? – ласковым шёпотом спросила она, присаживаясь возле стола. Анна разглядела подсвечник – сдобную русалку из дымчатого стекла. – На русалочку мою смотрите? Это я в Саратове взяла. Правда, смешная штука? А вы ведь хотите поговорить со мной немножко, да? Вы так осторожно на меня смотрите, будто что-то хотите спросить и не решаетесь. Ну и как вам наша компания?

– О, прекрасный коллектив.

– А вы не подумали, что мы все чудачки, мешки провинциальные?