Он скоро умрет - [2]

Только собрались уходить, смотрим, навстречу толпа африканцев. Паломники. И все, как один, в белых кроссовках. В белоснежных. А я стою на краю ямы с грязью, чумазый весь. Одни глаза моргают. Жена к тому моменту успела отмыться под специальным душем. Все паломники ринулись ко мне. У каждого в руках бутылочка.

– Наполните, пожалуйста.

Я наполнил одну бутылочку, другую. Смотрю, остальные спешно воду допивают и в очередь ко мне выстраиваются. А какая-то баба из их компании подол задрала и в море принялась подмываться.

– Извините, – говорю. – Мне пора. Пусть она вам бутылочки наполняет.

И на бабу эту кивнул.

Из толпы крещеных потомков Хама мы вырвались вовремя. Авраам с массажа освободился и залез в резервуар с горячей водой термального источника. А там ограничение – пятнадцать минут, не больше. К тому моменту, когда мы подошли, он уже побултыхался хорошенько, но выходить не хотел. А сам красный, как говядина.

Как мы его на сушу ни волокли, ничего не вышло. Я его понимаю – в резервуаре, кроме него, одни девки, и перед каждой плавают сиськи, вытолкнутые на поверхность законом физики.

Устроились смиренно ждать на лавочке.

Наконец, смотрим – ковыляет. В одних плавках и рубахе. Мы за ним. Точнее, рядом с ним. Подстраиваясь под шажки. Возле дверцы машины он задержался, я думал, помочь надо, а он отлить решил. Прямо на колесо. Я смутился оттого, что его смутил. Да и вообще созерцание седых яиц – не моя слабость.

Штаны он попытался надеть, но дело не пошло, зашатался на одной ноге и едва не упал. Я было опять сунулся помогать, но встретил отпор. Уселись как есть.

Пока мы принимали оздоровительные процедуры, машин на парковке прибавилось. Авраамову малолитражку хорошенько зажали сзади и спереди. Он мудрить не стал: подал вперед, подал назад. Раздвинул соседей и выбрался на шоссе.

Супруга моя рядом с ним села – ее на заднем сиденье укачивает. Я ее все спрашивал: «У него там ничего не торчит? Он же без штанов. Ты туда не смотри!» Жена уверила, что ничего у Авраама не торчит, а если бы и торчало, то ей это все равно.

Не успели мы и сотни метров проехать, как стало ясно – шофер наш ничего не соображает. Автомобиль то рвал вперед, то еле тащился. Следовавшие за нами гудели и, обгоняя, сворачивали шеи, таращась с любопытством. Но это еще полбеды. К такой езде мне не привыкать. У меня бабуля, когда получила права в шестьдесят лет, за троллейбусом на своем «жигуле» пристраивалась и ехала со всеми остановками. В отличие от бабули, Авраам вилял. Его выносило на встречку. Жена вопила и крестилась, буквально разгребая руками несущиеся на нас грузовики, показывая им, чтоб подавали в сторону. А навстречу, как специально, одни фуры, самосвалы и фургоны. Будто все из Иерусалима решили в тот день бегством спастись. Вместе с мебелью.

Перегибаясь то и дело через голову Авраама, чтобы поправить руль, я стал требовать, чтобы он передал управление мне. Он возразил, что у меня нет прав. Я попытался их продемонстрировать, но тут он перешел на непонятный язык, я такого даже у нас в Москве на продуктовом рынке не слышал. В зеркале заднего вида полыхало его лицо, а на дне потемневшей мути глаз пульсировала воля. Авраам жал на газ, упорно отматывая Писание вспять.

Нас стали преследовать полицейские. Впервые в жизни я обрадовался подобному. Полицейские поравнялись с нами, что-то показывая жестами, но Авраам и головы не повернул. В те дни поблизости проводилась очередная операция по уничтожению филистимлян, армия и внутренние войска были приведены в боевую готовность, и мне пришла мысль, что гонки со стражами порядка могут закончиться стрельбой. «Будет забавно, если меня прикончат в мой день рождения», – только успел я подумать, как полицейские свернули на перекрестке.

Что за страна? Я обернулся, увидев бело-синий автомобиль, уходящий в сторону очередного места славы Иисуса. Я-то надеялся на стрельбу по колесам. Лучше уж стрельба, чем свалиться в пропасть на горном серпантине.

Закатное солнце ударило в лицо со всей предсмертной страстью. После того как очередной грузовик с истошным гудением вильнул в сторону, жена завопила:

– Я беременна!

Если бы я треснул Авраама бутылкой по башке, это бы произвело меньший эффект. Муть в глазах прояснилась, прижался к обочине, как миленький.

– Покажи права.

Я показал.

– И это права? – с презрением вякнул было Авраам, но я не стал слушать.

Ну, потрепанные немного, велика беда.

– Правда? – спросил я тихо у жены, пересаживая ее назад, потому что Авраам согласился сидеть только рядом со мной, чтобы дернуть ручник, если что.

– Правда, – ответила жена и почему-то покраснела.

Остаток пути ехали молча, без приключений. Начинался час пик. Машины отовсюду так и перли.

Авраам велел остановиться на тротуаре у Навозных ворот. Я выразил сомнение в правомерности такого выбора, но он заявил, что через полчасика вернется и отгонит машину на парковку. Только я вынул ключ и поднял ручник, как рядом притормозил огромный внедорожник. Из-за сползшего вниз стекла высунулся пассажир, чьи локоны, напоминающие пружины моего эспандера, свесились едва ли не до колеса. Он спросил, разрешена ли здесь парковка. Так спросил, что то ли спросил, то ли намекнул, что не разрешена. Еврейские мудрости. Я пожал плечами и кивнул на Авраама, который как раз напяливал портки.