Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить - [45]

Тане стало очень обидно, о ней говорили, словно она пешка, а не человек. Судя по тому, как хладнокровно отнеслись девушки к тому, что их друзьям пришлось помахать кулаками, Аврора злилась на Таню не из-за того, что она спровоцировала драку. Это была «личная неприязнь». Таня не выдержала и снова заплакала. Наконец подошел Максим и уселся на место, где сидела Марина, рядом с Татьяной. Они поехали. Водителю хотелось поговорить, он поглядывал в зеркало заднего вида, обращаясь к Максиму:

— А глаз-то у тебя заплывает.

— Ничего, он тоже хорошо получил.

— Девчонка у тебя смешная. Ревет как белуга, я ее спрашиваю: «Чего ревешь-то», а она знаешь, что ответила? — и он замолчал, ожидая ответа.

Максим пожал плечами. Шеф весело преподнес:

— Колготки порвала, — и он засмеялся. — Представляешь, ей колготки жалко.

— Она лучше бы нас пожалела, — проворчала Аврора.

— Ничего, — миролюбиво сказал таксист, — зато будет, о чем вспомнить на старости лет.

— Если так будет продолжаться, до старости можно не дожить, — не согласилась Аврора.

Татьяна забылась. Очнулась она, когда такси остановилось у ее дома. Максим помог ей выйти из машины. Она встала, тяжело опираясь на его руку. Света протянула ее сумку, оставленную на сиденье. Сумку взял Максим — Татьяна не реагировала.

— Макс, тебя подождать? — спросила Аврора.

— Нет, езжайте. Деньги нужны?

— Нет, деньги есть, — ответила Аврора и колко бросила Тане на прощанье:

— Спасибо за веселый вечер.

От этой неприкрытой ненависти Тане стало так жалко себя, что она опять заплакала. «Волга» уехала, Максим повел ее домой. Ей казалось, что Максим тащит ее не туда, не может удержать равновесия, из-за него она все время спотыкается. Споткнувшись, она каждый раз горестно говорила:

— Никто меня не любит.

Наконец они добрались до квартиры. Максим помог ей раздеться и лечь в постель. В квартире она уже выла не переставая:

— Ну почему меня никто не любит? Никому я не нужна.

— На твоем месте я не был бы так категоричен, — попытался утешить ее Максим.

Она закрыла глаза. Максим немного подождал, не скажет ли она еще что-нибудь. Но она, кажется, уже спала. Любовь ей подавай! Выдать бы ей ха-а-рошую порцию любви, да сейчас нет желания. Похоже, сегодня он действительно перебрал. Максим зашел в ванну. Потрогал перед зеркалом заплывший глаз — вроде открывается и что-то еще видит. Он напился прямо из-под крана холодной воды и ушел, потушив свет.

У нее было столько работы, а она не могла заставить себя сдвинуться с места. После вчерашнего болела голова, и тело сковала слабость. Была уже середина дня, а Таня все лежала на диване, как чахлое растение, засыхающее без воды. И еще она боялась. Она боялась встречи с Максимом, боялась его реакции. Она не знала, чего от него ждать. Вот вчера, в ресторане, весь кипел от злости, а дома заботливо уложил ее спать. Она может притвориться, что ничего не помнит из вчерашнего вечера. Таня еще ни разу не смогла напиться так, чтобы забыть, что она делала — ей становилось плохо намного раньше. Максим же не сможет проверить, что она помнит, а что нет. Но самое главное — ей было стыдно. Сказав, что ничего не помнит, она может и получит снисхождение у Максима, но только не у себя.

Максим пришел во второй половине дня. Несмотря на синяк под глазом, он был свеж и энергичен.

— Здорово, мать! Как всегда болеешь?

Таня утвердительно промычала.

— У меня тоже голова болит. У тебя еще остался кофе? Может, сваришь?

Таня пошла на кухню, Максим за ней. Это называлось — она варит кофе. Все делал Максим, она только подавала ему кофе, турку, сахар. Они пили кофе на кухне, сидя за кухонным столом напротив друг друга. Кофе у него получился вкусный. Максим не вспоминал вчерашний инцидент.

— Мне еще к уроку подготовиться нужно, план написать, а сил нет, — пожаловалась Таня.

— Да, веселиться хорошо, болеть потом плохо, — согласился Максим.

— По тебе не скажешь, ты бодро выглядишь. Только вот глаз, — Таня осеклась. Не стоило напоминать ему об этом.

— Очень страшно? — спросил Максим.

— Да нет, тебе даже идет.

— Ты так считаешь? — Максим осторожно дотронулся до глаза.

Таня кивнула:

— Как настоящий бандит.

— Хорошо, по просьбам трудящихся, как только фингал сойдет — повторим. А потом можно ещё.

— Да я же на колготках разорюсь!

— Это я возьму на себя. Вот, правда, директора кооператива не обещаю — публика в таких местах самая разношерстная.

Когда Максим ушел, Таня смогла себя заставить сесть за тетради.

Через день Максим принес три пары колготок:

— Вот тебе компенсация.

— Это же была шутка. Я не возьму, — Таня выставила руки перед собой ладонями вперед, отвергая его дар.

— Я помню, что ты хотела со швом, но извини, таких не нашел. Так что бери эти.

— Нет, нет.

— Ладно, не ломайся, бери.

И она приняла три плоских упаковки немецких колготок по семь рублей.

— И впредь будь умной девочкой — снимай колготки, перед тем как пойти в кустики, — он был доволен.

Хорошо, что уши у нее были прикрыты волосами, иначе Максим бы заметил, как они покраснели.

Школу всколыхнула волна слухов о маньяке. Два дня назад было совершено убийство девушки-студентки. У Козловой Оксаны Ильиничны муж работал в городской милиции, и она знала все подробности.