Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить - [37]

— И не собиралась, — словно выплюнула ругательство.

— Всегда рад помочь, — ответил он.

Она надела джемпер и бросилась в прихожую.

— Подожди меня, не убегай одна, — крикнул Максим ей вслед.

— Я спешу, — она открыла дверь.

— Я на машине, отвезу.

Таня остановилась на пороге.

— Я забыла сумку, возьми ее, она на столе.

Они вместе вышли из квартиры. В машине Татьяна объяснила Максиму, где садик, и через десять минут они были на месте. Анжела, на пару с худенькой девочкой, скучала над остывающим ужином. Остальные дети уже поели, и играли на ковре. Таня помахала у себя перед ртом рукой, показывая, чтобы Анжела быстрее работала ложкой. Анжела улыбнулась, а Таня отошла к ее кабинке. Когда девочка вышла в раздевалку, Тане пришлось еще переплести ей косы, растрепавшиеся после тихого часа.

Максим курил, стоя у машины. Таня была уверена, что он сразу же уехал, ведь они договорились, что он придет в воскресенье.

— Прошу садиться, дамы, — сделал он широкий жест, — довезу до дома.

— А мы уже дома. Вот здесь мы живем, — Таня показала на одно из двух одинаковых, словно отраженных в зеркале, дома.

— Чтобы у меня не было ощущения напрасного ожидания, я все равно вас подвезу, до самого подъезда.

— Мы не поедем, — сказала Таня.

— Как тебя зовут, ангел? — Максим сел на корточки перед Анжелой.

Глаза у ребенка округлились от удивления.

— Как ты узнал? — благоговейным шепотом спросила Анжела.

— Что узнал? — не понял Максим.

— Как меня зовут.

— Как тебя зовут, — медленно повторил Максим, — неужели ангел?

— Анжела. Мама говорит, что это значит ангел. А ты как узнал?

— А если я тебе скажу, ты никому потом не расскажешь?

Анжела отрицательно помотала головой, глаза ее горели. Максим взял девочку за плечики и громко прошептал ей на ухо:

— Потому что у тебя за спиной — крылья, как у ангела.

Анжела недоверчиво обернулась назад. Потом обиженно посмотрела на Максима.

— Ты обманываешь.

— Нет. Только их не все могут видеть. А я могу. Ты только никому не говори, а то все будут считать меня сумасшедшим.

Таня устала смотреть на этих двоих сверху вниз. Она возмутилась:

— Максим, прекрати морочить ребенку голову. Ты и впрямь сумасшедший.

— Вот видишь, — подмигнул он Анжеле и прижал указательный палец к губам, — молчок, рот на крючок.

Анжела повторила его жест, они засмеялись.

— А меня зовут Максим. Но ангелы могут звать меня Макс.

Максим поднялся.

— Ну, садитесь в машину, красавицы. Мы можем объехать вокруг вашего района.

— Я же сказала — мы никуда не поедем, — возразила Таня.

Ее как будто не слышали.

— Ты ведь хочешь прокатиться, Анжела?

— Да.

Максим открыл заднюю дверь, и девочка устремилась в душный салон машины.

— Анжела! — прикрикнула Таня.

Ребенок ее не слышал. Максим развел руками:

— Я не виноват, что дети меня любят.

— Нам некогда кататься, — строго заявила Таня в спину Максиму, потому что он уже садился на свое место.

— Ладно, — сказала Таня скорей всего сама себе, потому что на нее не обращали никакого внимания.

— Только мы будем не просто колесить, — велела она, устроившись рядом с Анжелой сзади, — а поедем в магазин, потому что из-за тебя я после работы ничего не купила, а поблизости ни одного магазина.

— Как прикажешь, госпожа, — Максим завел машину.

Ночью Таня проснулась от всхлипываний. Анжела тихо плакала.

— Что у тебя болит? — подскочила Таня к ее кровати.

— Ничего, — ответила девочка.

Таня села к девочке на кровать, и обняла ее. А потом взяла ее на руки и перенесла в свою постель. Они уснули обнявшись — две маленькие песчинки в океане города.

Анжела стала приходить к Тане спать каждую ночь, Таня надеялась, что это не войдет в привычку и, когда родители приедут, все вернется в свое русло.

Люда с Виталием приехали, как и обещали, в воскресенье утром. Таня рассталась со своей подопечной, от радости при виде родителей тут же забывшей о Татьяне.

Дома на письменном столе в трехлитровой банке с водой стоял большой букет гладиолусов. Таня остановилась на пороге комнаты, залюбовавшись цветами. К гладиолусам она относилась без того душевного трепета, который вызывали некоторые другие цветы. Они ей казались какими-то слишком практичными, что недостойно истинной красоты. Особенно ей почему-то не нравились багрово-красные цветы, излишне драматических расцветок. Было в них что-то агрессивное. Но нежные тона этого букета заставили ее прийти в восторг. Восхищенная, она подошла поближе рассмотреть это чудо. Гладиолусов было девять: два белых, два бледно-сиреневых, два розовых с белыми прожилками, два чисто розовых и один оранжевый, с желтой бахромой. За банкой стоял листок бумаги, согнутый пополам и поставленный на ребро. Это была записка. Таня не хотела брать ее в руки. Наверняка, что-нибудь вроде: «Жди в пять». Если Максим не предупреждает о своем приходе, это, конечно, мучительно — с тревогой прислушиваться к шагам — замрут ли они перед дверью или проследуют выше по лестнице. Но хоть какая-то степень свободы у нее есть. Ей захотелось вышвырнуть букет вместе с запиской в мусорное ведро. Но на цветы у нее не поднялась рука — уж слишком они были трепетно-нежными. Она взяла листок. За ним пряталась розовато-серая коробка в целлофане. На развороте бумаги было крупно написано: «Это тебе, новорожденная». Она сначала не поняла, что он имел в виду, может, решил, что она все-таки беременна. И только потом вспомнила, что сегодня у нее день рождения. Она взяла коробку в руки. Это были духи «Anais Anais». Настоящие французские духи. Но откуда он узнал? Она сама забыла про свой день рождения.