Он где-то рядом - [21]
И вот, возвратившись как-то из школы, я бросаю в угол ранец и забегаю в комнату, которую мы называем залой и в которой у нас стоят сервант с хрустальной посудой, из которой мы никогда не едим, большой диван, круглый стол, телефон с длинным шнуром и телевизор. Бабушка Лиза сидит перед включенным экраном и, вытирая уголком накинутого на плечи платка глаза, горестно плачет.
— Бабусь, что случилось? — спрашиваю я испуганно.
— Та, — машет она одной рукой, а другой прижимает к глазам платок, утирая катящиеся слезы. — Ганну жалко.
— Какую Ганну? — думая, что речь идет о ком-нибудь из родственников, допытываюсь я.
— Да это она так Индиру Ганди называет, — появляясь из боковой комнаты, объясняет мне Анька. — В новостях только что сообщили, что в Индии убили Индиру Ганди, вот она по ней и плачет.
— Та хиба я плачю? Я й нэ плачю. Просто, як подумаю, шо в ей там внучата тэпэр одни осталысь, так сльозы из глаз сами и бижать, — говорит бабуся и снова упрятывает лицо в платок…
…С учетом всего этого, мне в моей вынужденной прикованности к постели не осталось ничего другого, как занять себя перечитыванием (при получении-то, надо признаться, я их только проглядывал) объемистых посланий моего далекого друга. А он писал о том, что там, на фоне стерильной, как операционная палата, снежной белизны природы ему стало намного отчетливее видно, как не хватает такой же чистоты и нашей порочной человеческой натуре. «…Однако, — признавал он, — призывать человечество к нравственной чистоте сегодня так же непродуктивно, как пытаться перенести забайкальскую стерильность в подмосковную промышленную зону…»
«…Я тут, — писал он в другом письме, — всё время думаю, не сделал ли я ошибку, уехав от проблем обступавшей меня жизни в это свое стерильное сибирское уединение. Ведь опыт как олимпийских богов, так и нашего Солженицына показывает, что нельзя никого ничему учить со стороны, из прекрасного далека. Это все равно, что давать советы смертным, когда ты сам принадлежишь к роду бессмертных… Как-то с полмесяца назад я выезжал в Могочу за некоторыми покупками и останавливался на ночлег у одного из знакомых шоферов. У него вся квартира уставлена шкафами с подписными изданиями, а дети, жалуется он, не хотят читать, прямо, говорит, не могу заставить взять в руки книгу. А я его спрашиваю: а ты сам-то много читаешь? Да что ты, говорит, когда мне! Я ведь почти постоянно в рейсах, а возвратишься домой — какие уж тут книжки… Ну так как же тогда, говорю, ты собираешься убедить своих детей в том, что читать — это интересно, если они никогда не видели тебя самого с книгой в руках?..
Примерно так же, кстати, поступают и многие сильные мира сего, когда, будучи сами ворами и растлителями, требуют от народа жить строго по закону. Хотя, честно говоря, и сам-то наш Закон… разве он соответствует гармоничному сосуществованию человека и окружающего его мира? Разве статьи нашей Конституции и других юридических актов помогают современному человеку использовать дарованную ему свыше жизнь для максимального раскрытия заложенных в него талантов и способностей, для самореализации всего его духовного потенциала?.. Я смотрю на окружающих меня людей и меня берёт ужас. Неужели они считают себя призванными в этот мир только лишь для того, чтобы сорок лет прокрутить баранку или проработать слесарем в гараже?..
…Думаю, что к началу лета я возвращусь в Москву уже насовсем, но до того времени мне надо обязательно закончить одну большую статью — о том, что жить по нашим нынешним законам дальше нельзя, так как они уже не соответствуют сегодняшней ступени развития человеческого духа и начинают тормозить его дальнейшее возрастание, а потому необходим принципиально новый подход к такому вопросу, как регулирование жизни человека и общества, причем не юридически-правовой, как было раньше, а, скажем так, духовно-нравственный, переводящий отношения между человеком и государством и между самими людьми на качественно иной — гораздо более соответствующий ХХI веку — уровень.
Но обо всем этом, я думаю, ты сам прочитаешь весной, когда я привезу свою статью в уже готовом отредактированном виде…»
В других письмах Вовка рассказывал о тех, кто работал рядом с ним в зимовье. Зимовье, писал он, это такой большой барак, вдоль стен которого устроены нары мест на сорок, а в центре большая печь и стол. Такие бараки устраивались через каждые пятьдесят-шестьдесят километров по всей трассе, чтобы водители могли здесь остановиться передохнуть, поесть, подремонтироваться и отогреться. Ведь дело в том, что из-за болотистых почв сообщения между Могочей и Чарой в летнее время не было, и только когда река Олёкма сковывалась панцирем льда, по ней, как по асфальтовой трассе, начиналось движение грузовых автокараванов. Чтобы добравшиеся среди ночи до зимовья водители могли спать, не боясь, что их машины заглохнут и в них размёрзнутся радиаторы, зимовщик обязан был всю ночь следить за работающими двигателями автомашин. Кроме того, в его обязанности входило круглые сутки иметь натопленную печь, а также запас дров и горячей и холодной воды.
