Ому - [45]

За эти и другие вымышленные убытки французы потребовали крупное денежное возмещение (10.000 долларов), и так как таитянская казна подобной суммой не располагала, захватили остров, воспользовавшись мнимым договором, продиктованным вождям на пушечной палубе фрегата дю Пти-Туара. Но, несмотря на эту формальность, теперь, по-видимому, можно считать несомненным, что ниспровержение династии Помаре[64] было решено в Тюильри.

Установив так называемый протекторат, контр-адмирал отплыл, оставив губернатором Брюа, которому помогали чиновники Рэн и Карпепь, назначенные членами Правительственного совета; консул Меренхоут стал теперь королевским комиссаром. Войска, впрочем, были высажены лишь несколько месяцев спустя. К Рэну и Карпеню как к людям туземцы не питали особой неприязни, но Брюа и Меренхоута жестоко ненавидели. Во время нескольких свиданий с несчастной королевой бесчувственный губернатор пытался застращать ее и добиться согласия на свои требования, хватаясь за шпагу, размахивая кулаком перед ее лицом и ругаясь вовсю. «О король великого народа, — писала Помаре Луи-Филиппу, — освободи нас от этого человека; я и мои подданные не можем больше терпеть его злодеяний. Он бесстыдный человек».

Хотя после отъезда контр-адмирала волнения среди туземцев полностью не прекратились, к открытому насилию они первое время не прибегали. Королева убежала на Эймео, а распри между вождями наряду с неблагоразумным поведением миссионеров мешали объединиться вокруг какого-нибудь единого плана сопротивления. Но бoльшая часть народа, как и его королева, доверчиво рассчитывала на скорое вмешательство Англии — страны, связанной с Таити многочисленными узами и не раз торжественно гарантировавшей его независимость.

Что касается миссионеров, то они открыто не признавали французского губернатора, наивно предсказывая появление эскадр и войск из Великобритании. Но какое значение имеет благополучие столь крошечной страны, как Таити, для могущественных интересов Франции и Англии! Одна сторона заявила протест, другая ответила, и на том дело кончилось. На этот раз вечно ссорившиеся между собой святой Георгий и святой Денис оказались заодно; и они не собирались скрестить шпаги из-за Таити.

Во время моего пребывания на острове, насколько я мог судить, мало что указывало на какие-либо перемены в управлении. Существовавшие там раньше законы оставались в силе; миссионеров никто не трогал, и повсюду восстановилось относительное спокойствие. Все же иногда мне приходилось слышать, как туземцы нещадно ругали французов (кстати сказать, не пользующихся любовью по всей Полинезии) и горько сожалели, что королева с самого начала не оказала сопротивления.

В доме вождя Адии часто шли споры о том, могут ли таитяне справиться с французами; подсчитывалось количество людей, способных принять участие в военных действиях, и количество ружей у туземцев, обсуждалась также возможность укрепления некоторых высот, господствующих над Папеэте. Относя эти симптомы лишь за счет возмущения недавними обидами, а не решимости к сопротивлению, я никак не предполагал, что вскоре после моего отъезда вспыхнет доблестная, хотя и безуспешная война.

В период между моим первым и вторым посещением остров, прежде делившийся на девятнадцать округов, во главе каждого из которых в качестве правителя и судьи стоял туземный вождь, был разделен Брюа на четыре. Во главе их он поставил четырех изменивших своему народу вождей — Китоти, Тати, Утамаи и Параита; каждому он платил по 1000 долларов, чтобы обеспечить их содействие в проведении своих злокозненных планов.

Первая кровь пролилась при Маханаре на полуострове Таиарапу. Стычка возникла из-за того, что моряки с одного французского корабля захватили нескольких женщин из прибрежного поселения. В этой битве островитяне сражались отчаянно и убили около пятидесяти врагов, потеряв девяносто человек своих. Французские матросы и солдаты, которые, по рассказам, были тогда пьяны и разъярены, не давали пощады; остались в живых лишь те, кому удалось убежать в горы. В дальнейшем произошли битвы при Харарпарпи и при Фараре, которые не принесли захватчикам решающего успеха.

Вскоре после сражения при Харарпарпи обозленные туземцы подстерегли на перевале и убили трех французов. Один из них, Лефевр, был известный негодяй и шпион, посланный Брюа для того, чтобы провести некоего майора Фергюса (по слухам, поляка) в убежище, где скрывались четыре вождя, которых правитель хотел захватить и казнить. Это событие резко усилило ожесточение обеих сторон.

Примерно в то же время Китоти, продавшийся вождь и послушное орудие в руках Брюа, по наущению последнего, устроил большое празднество в долине Парее и пригласил на него всех своих соплеменников. Цель правителя состояла в том, чтобы переманить на свою сторону возможно больше народу; он в изобилии снабдил приглашенных вином и спиртом, и дело, естественно, кончилось картиной скотского опьянения. Впрочем, пока до этого еще не дошло, несколько островитян выступило с речами. Одна из них, произнесенная пожилым воином, прежним главой знаменитого общества ареоев,