Ому - [27]

Когда гарпунщик мечет свое орудие, он всегда стоит на носу шлюпки, упершись коленом в брештук. Но Бембо пренебрегал такой предосторожностью и, готовясь поразить добычу, всегда стоял балансируя прямо на планшире.

Так вот, возвращаюсь к прерванному рассказу. Как-то утром на рассвете шлюпка с Бембо приблизилась к большому, плававшему в одиночестве киту. Бембо метнул гарпун, но промахнулся, и животное нырнуло. Через некоторое время чудовище снова появилось на поверхности на расстоянии примерно мили, и шлюпка пустилась за ним. Но кит уже был пуганый; настал полдень, а преследование все продолжалось. На промысле погоню за китом не прекращают ни при каких обстоятельствах, что бы ни пришлось претерпеть команде вельбота, покуда кит окончательно не скроется из виду, разве только наступит ночь, а в наше время, когда добывать китов стало так трудно, преследование часто ведут и в темноте. Наконец, Бембо вторично оказался подле кита и метнул оба гарпуна. Однако, как иногда бывает с самыми опытными охотниками, он по какой-то странной случайности снова промахнулся. Хотя все хорошо знают, что неудача со всяким может приключиться, тем не менее она вызывает у команды шлюпки чувство горчайшей досады, которая обычно проявляется в громкой и крепкой ругани. Удивляться не приходится. Заставьте любого грести изо всех сил много часов подряд под палящим солнцем, и если он не станет несколько сварливым, то он не моряк.

Насмешки матросов, вероятно, привели маори в бешенство; как бы то ни было, едва шлюпка опять сблизилась с китом, он с гарпуном в руке прыгнул зверю на спину, и какой-то головокружительный миг его видели там. В следующее мгновение вода вокруг вспенилась и яростно забурлила, и оба скрылись из глаз. Матросы отгребли в сторону, травя линь со всей быстротой, на какую только были способны. Впереди не было видно ничего, кроме красного от крови водоворота.

Но вот из глубины вынырнуло что-то темное; линь стал натягиваться, затем шлюпка с быстротой молнии понеслась по волнам. Кит был «взят на линь» и теперь со страшной скоростью тащил за собой лодку.

Где же находился маори? Смуглая рука появилась на планшире, и гарпунщика втащили в шлюпку в тот самый момент, когда вода под ее носом закипела.

Вот что за человек или, если угодно, дьявол был Бембо.

Глава 20 «Раунд-Робин». [48] Посетители с берега

После того как капитан отбыл, береговой бриз стих, и, как обычно бывает у здешних островов, к полудню наступил мертвый штиль. Делать было нечего; следовало лишь поставить нижние прямые паруса, спустить кливер и стоять, покачиваясь на зыби. Покой стихии передался, казалось, и людям, и некоторое время на судне царила тишина.

Днем старший помощник, оставив капитана в Папеэте, вернулся на «Джулию». По словам юнги, сразу после обеда шлюпка должна была снова отправиться на берег с остальными пожитками Гая.

Поднявшись на палубу, Джермин намеренно избегал нас и ушел вниз, не проронив ни звука. Тем временем Долговязый Дух и я изо всех сил старались наставить команду на правильный путь; мы внушали им, что немного терпения и хитрости приведут в конце концов к тому же, чего они могли бы достичь силой, с той, однако, разницей, что события не примут серьезного оборота.

Лично я все время помнил, что нахожусь на иностранном судне, что английский консул рядом и что матросам не приходится рассчитывать на справедливость. Лучше было сохранять благоразумие. И все же я так сочувствовал команде — во всяком случае поскольку речь шла о реальных причинах ее недовольства — и настолько был убежден в жестокости и несправедливости намеченного, по всей видимости, капитаном Гаем плана действий, что в случае необходимости не задумываясь также прибег бы к насилию.

Несмотря на все наши старания, некоторыми матросами снова овладел дух непокорности, и они думали только об открытом мятеже. Когда мы спустились в кубрик обедать, эти ребята подняли оглушительный шум, от которого дрожал ветхий корпус. Много пламенных речей было произнесено, и оглушительны были возгласы одобрения, которые испускали матросы в поддержку ораторов. В числе других и Длинный Джим, или, как впоследствии прозвал его доктор, Спартанец Джим, тоже встал и обратился к кубриковому парламенту в таком духе:

— Слушайте, британцы! Если после всего, что случилось, это вот судно уйдет в море с нами, тогда мы не мужчины, так прямо и надо сказать. Вымолвите словечко, друзья, и я введу «Джулию» в гавань. Я уже бывал на Таити и могу это сделать.

И он уселся на место под стук крышек сундуков и грохот жестяных мисок, раздавшиеся со всех сторон. Несколько больных, до тех пор не поддерживавших остальную команду, теперь также принялись выражать свое одобрение, со скрипом ворочаясь на своих досках или раскачивая подвесные койки. Слышались крики: «За аншпуги — и пошла потеха!», «Убрать лисели!», «Ура!»

Кое-кто побежал на палубу, и одно мгновение казалось, что все кончено; однако через некоторое время доктору и мне удалось восстановить относительное спокойствие.

Под конец, для того чтобы отвлечь мысли матросов, я предложил составить «раунд-робин» и послать его с коком Балтиморой на берег консулу. Эта идея встретила горячее одобрение, и меня попросили сразу же приступить к делу. Я обратился к доктору за письменными принадлежностями, но тот сказал, что у него ничего нет; не сохранилось даже ни одного форзаца ни в одной из его книг. Наконец, после долгих поисков извлекли отсыревший, покрытый плесенью том под заглавием «История самых жестоких и кровавых пиратских похождений», вырвали из него две оставшиеся чистые страницы и, чуть смазав смолой, склеили их в один длинный лист. Один парень с литературными наклонностями изготовил затем чернила, собрав копоть над фонарем и смешав ее с водой. Из распростертого крыла альбатроса, которое издавна украшало бак, прибитое к битенгам бушприта, вырвали большое перо.