Оливер Кромвель - [18]
В течение послевоенных месяцев несмотря на смерть Эссекса в сентябре 1646 года, политические пресвитериане приобрели инициативу в Вестминстере, особенно в ходе кампании за скорейшее соглашение и утверждение религиозного единообразия, которая усилилась благодаря прошениям из всех областей страны об устранении комиссий в графствах, уменьшении налогов и демобилизации армии. Поражает то, каким образом армия стала главной мишенью и религиозной, и политической критики. Политические пресвитериане в демобилизации армии (предлагая оставить только мелкие части для службы в Ирландии и создать безопасную армию, очищенную от индепендентов и основанную на имеющих боевой опыт отрядах из Лондона) видели средство содействия скорейшему соглашению с королем, тогда как религиозные пресвитериане хотели избавиться от армии, так как они были убеждены, что она является рассадником религиозного сектантства и угрозой существующему социальному порядку. Одной из постоянных целей Кромвеля в парламенте в первые месяцы мира было, следовательно, стремление защитить армию от двойной атаки. 14 июля он произнес в Палате Общин длинную речь в защиту армии, так как накопились доказательства того, что политические пресвитериане специально нацеливали свою кампанию скорее на армию «Нового образца», чем на парламентские армии Севера и Запада. 10 августа Кромвель мрачно писал Ферфаксу о «разногласии, и еще хуже», что характеризовало английскую парламентскую арену[69]. Еще более резко Кромвель отзывался о петиции жителей Сити к обеим палатам парламента от 19 декабря, требующей расформирования армии «Нового образца», так как она являлась убежищем для еретиков и орудием навязывания пресвитерианских доктрин всем, кто служил парламенту: «Какой это нанесет удар по армии… вы поймете по его масштабам», — писал он Ферфаксу 21 декабря[70]. После выхода шотландцев из Англии в феврале 1647 года не могло оставаться каких-либо сомнений в особой враждебности, с которой политические пресвитериане нацелились на армию «Нового образца». Так как они прочно удерживали позиции в парламентском комитете в Дерби Хауз, они провели в парламенте в феврале и марте 1647 года меры по сокращению армии «Нового образца», не удовлетворив требований об оплате военной задолженности или о страховании от обвинения в действиях, совершенных во время войны. Более того, были выдвинуты предложения послать остаток армии в Ирландию с пресвитерианскими офицерами. Письма Кромвеля становились все мрачнее, особенно с тех пор, как нацеленность индепендентов на «чистку» армии стало недвусмысленной угрозой его собственному положению. 11 марта 1647 года он снова написал Ферфаксу: «Необходимо, чтобы не на всех должностях были люди, так сильно озлобленные против армии, будто их одурманили. Никогда озлобление людей не было таким, как сейчас»[71]. Возможно, именно тогда Кромвель пожаловался Эдмунду Ладлоу: «Плохо служить парламенту, который не позволяет человеку быть ему преданным; если какой-нибудь прагматичный парень совершит позорный поступок, он никогда не смоет это. Тогда как под командованием генерала он может служить гораздо лучше и быть свободным от любых обвинений и зависти»[72]. Как и всегда, уныние Кромвеля совпало с серьезной болезнью (нарыв на голове, как утверждает один источник)[73].
Но и в тот раз, и в дальнейшем, когда Кромвель сталкивался с еще более серьезными кризисами, ни душевная депрессия, ни физическая болезнь не могли заставить его опустить руки и надеяться на автоматическое парламентское урегулирование. Его политические противники не добились большого успеха: в октябре 1646 года политические пресвитериане преуспели только в расформировании армии Мессея на западе, но не армии «Нового образца», и — что, возможно, лично удовлетворяло Кромвеля — был принят указ о даровании ему имущества, конфискованного у маркиза Винчестера, стоимостью 2500 фунтов стерлингов в год. Его жена и вся семья переехали к нему из Или в Лондон. Да и вообще, даже в самых мрачных его письмах того времени проскальзывала надежда, что Бог поможет ему и его союзникам преодолеть трудности. «Наше утешение в том, что Бог на небесах… Его и только Его указания останутся в силе», — писал он 21 декабря 1646 года[74]; «чистейшее великодушие Христа… преодолеет все», — заключил он 11 марта 1647 года[75]. Даже в своей болезни он видел знак благосклонности Бога. «Это доставляет удовольствие Богу, — писал он 7 марта, — поднимать меня после опасной болезни… Я получил себе приговор к смерти, которую мог узнать, чтобы довериться ему»[76]
